Амур-батюшка
Шрифт:
– А то маленько еще поживем и одичаем.
– На Ваньке Бердышове и так уж шерсть растет.
– Уж дивно вылезло.
– Тигра и тигра: пасть позволяет!
– Вот только что пасть поменьше.
– Митька, лови курицу, кабанина надоела. Или девчонок позови, они хорошо поют, – обратился отец к Тане. – Митька! Наша гармонь у Овчинниковых. Живо! – шумел Родион. – Скажи: ко мне исправник едет.
Но Петровна не позволила созывать девушек, уняла мужиков, не разрешила им устроить гулянку.
– Вот поп те узнает,
– Пущай проклянет: Ванька уж и так давно проклятый.
– Поп ученый человек, он все поймет… – пытался возражать Спиридон.
– Гуляй, Мишка, ее не слушай, баб черти придумали. Дергай, запевай забайкальскую! Митька, дуй за Овчинниковыми, пущай принесут спирту, у них в амбаре есть. Э-эх!.. Эх, ты!..
С этого дня Родион и Иван загуляли. Бердышов остался в Тамбовке на праздники.
В первый день пасхи на широкой, недавно протаявшей лужайке, на берегу, между Горюном и избами, мужики, парни и девушки играли в «беговушку».
Иван, причесанный, в одной рубахе, без картуза, поплевывал на обе ладони, перекладывая с руки на руку длинную жердь, и подмигивал белобрысому Терешке Овчинникову, державшему в руках тугой и тяжелый, как камень, маленький кожаный мяч.
Бердышов был трезв, но прикидывался подвыпившим и потешал всех.
Терешка подкинул мяч. Жердь со страшным свистом пронеслась у самого его носа, не задев мяча. Иван, видно, и не собирался бить по мячу, а хотел напугать Терешку. Тот обмер и побледнел. Иван пустился бежать. По нему били мячом, он увернулся, кто-то из бегущих навстречу с силой пустил в него перехваченный мяч. Иван прыгнул, как кошка, схватил черный ком в воздухе и с размаху на бегу врезал им по брюху бежавшего навстречу Родиона так, что слышно было, словно ударили по пустой бочке.
Все захохотали.
Родион пустился за Иваном с кулаками. Все бегали, мяч летал в воздухе.
В другой раз Иван так ударил, что мяч ушел чуть ли не, за Тамбовку; и пока за ним бегали; Иван успел вернуться на место.
Терешка, когда ему приходилось подавать мяч, теперь отступал подальше, даже если бил и не Иван.
К обеду, раскрасневшиеся, веселой шумной толпой гости вошли в дом Родиона.
– Что в этой книге, дядя Ваня? – спросила Дуня у Бердышова.
– Стихи!
– Видишь ты! О чем же?
– Мне сказали: «Читай». Я купил книги, – говорил Иван. – Буду потеть вместо тайги… Городские любят, когда складно сложено. Кто влюбится, читает своей… Вот смотри, вырастешь, ищи себе грамотного…
Он стал читать стихи ей и Татьяне. Стихи были про любовь и разлуку.
Вечером в избе Родиона собрались соседи. Женщины – празднично разодетые, в белых кофтах с расшитыми рукавами. Худенькие, приодетые девчонки в сарафанах сидели на лавке.
– Бабы наши ожили на Амуре и осипли на рыбалках, голосу ни у одной не стало, – говорил Родион.
– А девки хорошо
– У нас невесты еще не выросли, – пояснял Родион. – Есть из новоселок, а наши еще маленькие, но поют хорошо.
– Мы сами еще молодые! – подхватил Спирька.
– А подрастут, можно сватать, – добавил Родион. – Находи нам женихов хороших. Только бы не бандистов. Ищи загодя!
Грянула гармонь. Девчонки затянули песню.
– Петровна, у тебя ладный голос, подтягивай!
– Гуляй, кума!..
– Девчонки еще молоденькие, а славно танцуют, – сказал Спиридон.
– Подрастут – и можно сватать! – твердил Родион.
В избу ввалились великаны братья Овчинниковы.
– Ну че, гулеваним? Давай, давай, – бубнил Санька Овчинников.
Заплясали бабы, замелькали платочки. Петровна проплыла по избе.
Легкая и стройная, в белых рукавах и сарафане, в толстых чулках и ботинках, Дуня вышла на середину избы. Она подняла голову и, разводя руками, легко проплыла по избе.
– Вот Ваньку выбери!
Дуня повела плечами, улыбнулась.
– Гляди – Дунька! Молоденькая, молоденькая, а какой змеей вильнула!
– Парень, ожгла? Куда теперь денешься?
– Эх, ма-а, забайкальские казаки! – пустился в пляс Бердышов.
По тому, как ловко и с каким притопом Иван прошелся по кругу, видно было, что мужик он еще молодой и бравый. Он надулся, вытаращил глаза, лицо его побагровело.
– Гляди, Ванька чего вытворяет!
– Эй, бурхан пляшет!
– Брюхан, истинно брюхан…
Бердышов и Дуняша, взявшись за руки уж после того, как стихла музыка, отделали несколько коленцев, как бы не желая уступать друг другу конец танца.
Иван вдруг схватился за голову и грузно пошатнулся на сторону. Дуня засмеялась.
– Ты что?
– Вы, дяденька, маленечко меня не придавили, – отстранясь, вымолвила она.
Иван взял ее за руки и развел их, клонясь к ее шее.
Дуняша вырвалась и отбежала.
Иван, пошатываясь, отошел к столу.
– Хоть бы и я тигру показывал? А что? – говорил Спирька.
– Усов меньше стало. Кто-то повыдергал! – сердился Родион. – Куда тигра без усов!
– Тебе бы бороду повыдергать! – пробасил Овчинников, желавший отвести от себя подозрения.
– Хотя бы, – безразлично ответил Спиридон. – Что, без бороды не проживу?
– Ты думаешь, эта тигра нам легко досталась?
– Скорей всего, что китайцы выдернули, – сказал Сильвестр. – Мы только в шутку об этом говорили, но ничего не делали.
– Какие шутки! – с досадой воскликнул Родион.
– Вот Овчинников свидетель! – сказал Сильвестр.
– Я ничего не знаю… Это, верно, китайцы!
– Родион, встретишь Ваську Галдафу, повыдергай у него косу – это, наверно, он, – сказал Иван, пристально приглядываясь к Овчинникову, замечая его смущение.