Амурские сказки
Шрифт:
Говорит им Аллых:
— Одна девчонка осталась. Чориля злой кехн — чёрт — утащил! Пропадёт теперь девчонка! В свою юрту её возьму. Добрый я.
Молчат люди, боятся против Аллыха слово сказать.
И утащил Аллых в свою юрту Чольчинай. Сел на нары, брови нахмурил, пальцем шевельнул — десять его жён со всех ног бросились мось — кушанье — готовить. Рыбьей кожи нарезали, тюленьего жира натопили, в котёл бросили. Ягод, рису в котёл бросили. Отварили всё. Сушёной рыбы накрошили. Для цвета и вкуса белой глины подбавили. Стали жёны мось жевать да Аллыху в рот класть. Только и остаётся ему, что глотать. Протягивает
…Зима проходит — Чориля вся нет.
Каждый день спрашивает Аллых Чольчинай:
— Скоро ли две косы заплетёшь, девчонка?
— Не скоро ещё! — отвечает Чольчинай.
…Выбрала Чольчинай время. Оделась в охотничий наряд, копьё взяла, нож взяла, что Чориль сделал, сумочку свою рукодельную взяла, гребень взяла. Ушла из дома Аллыха ночью — Чориля искать.
Идёт Чольчинай по тайге, видит — над сугробом парок вьётся. Значит, медвежья берлога под тем сугробом. Устала уже Чольчинай, есть захотела. Думает: «Подниму медведя, заколю! Кто знает, сколько мне ещё Чориля искать? Медведя заколю, крови горячей напьюсь, — силы прибудет, мяса с собой в дорогу возьму!»
Сунула Чольчинай в проталину копьё. Стала в берлоге медведя шевелить.
Заревел медведь, вылез наружу. Большой, шерсть на нём серебром отливает. Ещё не видала Чольчинай такого красивого медведя. «Хорошая добыча!» — думает Чольчинай. Отступила назад, покрепче в снег ногой упёрлась. Замахнулась копьём, чтобы под сердце медведя ударить, без лишней муки убить. А копьё в сторону ушло, в сугроб уткнулось, только древко раскачивается… Схватилась Чольчинай за нож, размахнулась посильнее и ударила медведя в сердце. А нож в кольцо завился, даже не оцарапал медведя. Чольчинай глаза закрыла, чтобы смерть свою не видеть. Тут говорит ей медведь:
— Не бойся, Чольчинай! Это я — Чориль!
— Ты злой кехн! — кричит Чольчинай. — Заколдовал ты мой нож и копьё!
— Нет, Чольчинай, — говорит ей медведь. — Сам я тот нож и копьё делал, помнят они меня, потому и не идут против меня! Я — Чориль.
Рассказал он, что с ним сталось. Поняли они оба, что виноват во всём Аллых, который захотел Чольчинай в жёны получить. Стали думать: как быть? Пока жив Аллых — быть Чорилю медведем. И убить Аллыха нельзя — своя кровь, как можно пролить? Грех большой. Такой грех не прощается! Говорит Чориль.
— Есть у Аллыха свой кехн — чёрт! Убить кехна — умрёт Аллых… Живёт кехн у Горного Хозяина на каменной плите, в котле у столба. На закат солнца надо идти. Только я не могу. Живой медведь к Хозяину не ходит. Трудная дорога туда!
Подумала, подумала Чольчинай. Говорит:
— Пойду я к Горному Хозяину. Кехна того убью!
Взял медведь копьё из сугроба, нож расправил, Чольчинай отдал. Попрощались они, и пошла Чольчинай на закат.
Долго ли шла — не знаю. Не считала Чольчинай шагов, не останавливалась. Через реки на копье перелетала. Через горы на копье перелетала. Девять рек миновала. Девять озёр миновала. Девять горных хребтов миновала. О себе не думала. О Чориле думала. Вдруг видит — каменная сопка стоит, вершина её в облаках пропадает. Ни уступа, ни выступа на той сопке
Схватила Чольчинай нож Чориля, в скалу кинула:
— Работай, помогай мне хозяина из беды выручать!
Воткнулся нож в камень. Искры во все стороны полетели. Стал нож камень долбить, ступеньки рубить. Стала Чольчинай по тем ступенькам взбираться. Солнце в свою юрту спать ушло. Небесные люди на небе огоньки засветили. Лезет Чольчинай по скале. О себе не думает, о Чориле думает, о его беде думает, лезет по скале…
Вот солнце выспалось, двери в юрте открыло. Небесные люди огонь погасили. А Чольчинай всё по скале лезет. Скачет над нею нож, бьёт в камень, сыплются искры в разные стороны. Чольчинай со ступеньки на ступеньку поднимается. На землю не смотрит, о себе не думает.
На последнюю ступеньку Чольчинай ступила. Нож о камень поточила, в чехол вложила. Глянула вниз, чуть не упала — так далеко от неё земля, реки ниточками протянулись, сопки соболиными погодками кажутся.
Пошла дальше Чольчинай.
Видит — высокий дом стоит: брёвна каменные, столбы железные. Тот дом такой высокий, что как голову ни задирай — крыши не увидишь.
Лежит перед дверью удав — змей. Чешуя у удава каменная. Лежит перед дверью удав, голову его Чольчинай видит, а туловище его в тумане теряется: такой большой удав. Зелёные глаза свои на Чольчинай уставил. Смотрит — не смигнёт.
Похолодели у Чольчинай колени, ослабели руки. Как с таким справиться?
Зашевелилась тут у Чольчинай сумочка. Вынула из неё Чольчинай иголку костяную с жильной ниткой и бросила змею в глаза.
Принялась иголка в глазах удава сновать — то вверх, то вниз; то верхнее, то нижнее веко проткнёт, нитку за собой тащит. Не успела Чольчинай до пояса похолодеть, а иголка уже один глаз удаву зашила, за второй принимается. Мотает головой удав, не может понять, что случилось, отчего глаза закрываются.
Зашила костяная иголка змею глаза. Холод от Чольчинай отлетел. Переступила она ногами, к двери подошла. А та сама перед ней открывается.
За той дверью — другая дверь! Перед дверью большая ящерица лежит. Не видала Чольчинай таких: железная она, чёрная пасть раскрыта, во рту раздвоенный язык трепещет. Дохнула ящерица на Чольчинай — у девушки ноги до колен в землю ушли. Вынула Чольчинай из своей сумочки напёрсток, кинула, прямо ящерице в пасть попала, глотку ей заткнула. Тужится ящерица — не может второй раз дохнуть. Высвободила Чольчинай ноги — и к двери. Дверь сама перед ней раскрывается.
За той дверью — третья. Сторожит её тигр. Зубы оскалил, а зубы в локоть длиной. Хвостом по земле бьёт, а хвост толщиной в лиственницу. Кинула Чольчинай в пасть тигру свою гребёнку. Стала гребёнка тигру поперёк горла: ни взад, ни вперёд! Чем шире тигр пасть разевает, тем длиннее у гребёнки зубья делаются. Рычит тигр, а с Чольчинай ничего сделать не может! Видит девушка, что тигру не до неё, подскочила к дверке, а та сама перед ней открывается.
А за той дверкой — юрта Хозяина. В той юрте всё, как у простых людей, только в потолке звёзды светят. В каждом окне — по солнцу. Возле нар столько звериных шкур лежит, что и не сосчитаешь. В эти шкуры Хозяин души убитых зверей вселяет, чтобы не перевелись звери на земле, сколько бы ни били их люди.