Амурские версты
Шрифт:
— Нет сегодня. Видно, вода на прибыль пошла.
— Ну ладно. Тогда бывай, я пойду.
— А я посижу, погляжу, как вы робите.
— Сади, пока народу в лагере мало, — согласился Кузьма и ушел к срубу.
Отесал он со своим товарищем два бревна и подумал: а не позвать ли Лаптя. Людей близко нет, а Михайло силен, как медведь. «А, была не была, — решился Кузьма, — позову». И сказал солдату:
— Слушай, не позвать ли нам подмогу?
— Где же ее возьмешь?
— А если лешего кликнуть?
— Какого-такого лешего? — насторожился солдат.
— Того
— Ну, ты брось, — испугался солдат. — То был кто-то из наших, а он — «лешего». Ишь, что придумал! — солдат даже сплюнул.
— Я все же позову, — сказал Кузьма, повернулся и закричал: — Слышь-ка, Леший, иди помоги!
Солдат осуждающе посмотрел на него, потом на кустарник и сердито сказал:
— Ты с этим брось-ка шутить!
В это время кустарник зашевелился, и над ним поднялась нечесаная и давненько не бритая физиономия Лаптя. Солдат ухнул и, пригнувшись, кинулся за штабель. Кузьма и не рад был, что так над ним пошутил.
— Эй, куда ты?! — крикнул он. — Это свой…
Но солдат затаился где-то за бревнами. А Михайло уже подошел к Сидорову.
— Бревна вот надо подтащить, а товарищ мой убежал. Живот у него, что ли, схватило, не знаю, — сказал Кузьма.
— Эти, что ли? — спросил Михайло, ткнув носком перетянутого лыком сапога в отесанное бревно.
— Эти самые. Ты подожди, сейчас я дружка своего посмотрю.
— Не шуми, — заявил Михайло. — Ты мне только помоги лесину на спину взвалить.
— Ой, пуп надорвешь!
— Давай, берись-ка…
Вдвоем они подняли бревно на спину Лаптя, тот обхватил его сверху, пошевелил плечами, крякнул и поволок.
— Ай, Леший! — суетился рядом, пытаясь тоже помочь, Сидоров.
Но Михайло сердито буркнул ему:
— Не лезь-ка!
Оттащив бревно к самому срубу, они вернулись за вторым. Тут, рассмотрев «лешего» и осмелев, вылез из-за штабеля и солдат.
— Ну сила у тебя, как у бугая, — сказал он.
— Это что, — довольно сказал Михайло, — наваливайте второе.
Кузьма и солдат запротестовали:
— Надорвешься.
Они втроем отнесли отесанное бревно, потом еще несколько, чтобы был запас, и Кузьма отправил беглеца:
— Давай-ка, Михайло, иди с богом. Скоро из лесу народ вернется.
С того дня Михайло не раз помогал Кузьме, когда надо было приложить его силушку: притащить что-нибудь тяжелое или подать бревно на верх сруба. Лаптя уже знали солдаты, работавшие вместе с Кузьмой, и, когда не было близко унтер-офицера, просили Кузьму:
— Дядька, ты бы кликнул свово Лешего.
Михайло целые дни проводил в осиннике рядом с домом, где плотничал Кузьма. Солдаты делились с ним махоркой, оставляли для него еду.
Станица постепенно росла. Уже два дома были под крышами. Линейцы настилали в них полы, мастерили двери. Поднимались срубы остальных десяти домов. Ждали возвращения капитана. Ожидали переселенцев-казаков. Паромы их проходили, но все в другие станицы.
Часто, тюкая топором, Кузьма вспоминал своего
Шел к концу июль. Перепадали короткие дожди. Накатывались они чаще всего под вечер. Ночью чертили небо молнии, а утром как ни в чем не бывало сияло солнце. По пояс поднялись неподалеку от станицы луговые травы.
— Эх, косить бы, да некому, — горевали пожилые солдаты. — Что это казаки не едут. Без сена останутся…
В один из жарких дней, когда, набравшись знойного тепла, обжигали даже отесанные бревна, Кузьма с другими плотниками уселся на перекур в тени подведенного под крышу дома. К солдатам выбрался из лесу и Михайло.
— Сейчас покурим и будем балки поднимать. Поможешь, Михайло, — сказал Сидоров.
— Знамо дело, — охотно согласился Михайло.
Покурили, поговорили о том, что хорошо бы окунуться в Амуре, обмыть пот, и принялись за работу. Затянули наверх одну балку, Михайло подлез под вторую, и тут неожиданно появился унтер-офицер Ряба-Кобыла.
— А это что за человек? — спросил он, увидев Лаптя.
Лапоть от неожиданности чуть не уронил балку. Однако, как будто ничего не произошло, поднес ее к дому, прислонил к стене, а после этого отряс от мусора ладони, вытянулся, как в строю, и доложил:
— Солдат Михайло Лапоть.
— Он нам помогает, — заговорили линейцы. — Ох и здоровый! Силы у него, что у троих.
Кузьма Сидоров, чтобы выручить приятеля и не дать ему сказать что-нибудь лишнее, проворно спустился со сруба и тоже вступил в разговор:
— Хороший солдат. Это он ведь бревно подхватил, когда вы упали.
— Откуда ты здесь взялся?
Лапоть поскреб затылок и хотел выложить все, что с ним произошло, но Кузьма его опередил:
— Отстал он. Еще в том году отстал, как со сплава возвращались.
— Ты что, всю зиму здесь прожил?
— Как есть всю зиму в лесу, — опять вместо Лаптя, цепляясь за мысль, подсказанную самим унтером, ответил Сидоров. — Гляди, как зарос и оборвался.
Тут пришла очередь чесать затылок унтеру.
— Тебя, поди, и в живых не считают! — сказал он.
Как ни туго соображал Михайло, но он догадался, куда клонит Кузьма, и охотно подтвердил:
— Так точно, не считают…
— Вот задача, — сказал унтер. — И не знаю, как тебя теперь считать, или героем, или дезертиром.