Амурские версты
Шрифт:
Казак сердился на себя за слабость, обижался на воробьев и думал: «Ежели бы в доме кошка была, рази бы они посмели! Не… Может, приплывут новые казаки да привезут кошку…» Эта мысль радовала Мандрику, и он улыбался.
Однажды, в теплый апрельский день, дед, как всегда, сидел на прогретой завалинке и про себя привычно ругал хворобу. Ванюшка, радуясь, что с распутицей перестали ездить курьеры и никто не отрывает его от дому, снял солому с крыши и покрывал ее щепой. Он сидел на стропилах, что-то насвистывал и тюкал топором.
— А-а-а… — завел старый казак. Ванюшка на крыше насвистывает и не слышит. Да и Настя из-за стука топора не сразу разобрала, что надо спешить к отцу на помощь. А догадалась, заголосила:
— Ванька! Ты что, не слышишь! Тятя-то чихнуть собирается!
Иван вогнал в балку топор и враз по приставленной лесине съехал с крыши. Однако не успел. Мандрика чихнул и от натуги, никем не поддерживаемый, свалился с завалинки. Воробьи от такой неожиданности улетели аж на китайский берег. Выскочила Марфа, отругала молодых. Но зато с этого дня старый Мандрика пошел на поправку.
Все в тех же валенках, папахе и шубе он стал готовить ивняк для изгороди. В Усть-Стрелке его изба не была огорожена, зато на новом месте все будет как у людей. А появится изгородь, значит, не просто стоит дом — а усадьба! Рубил казак на берегу тальник, небольшими вязанками волок его к дому, а уставши, поглядывал на Амур, по которому валил ледоход. Значит, скоро и новый сплав, надо поспешать. Может, приплывет кто из усть-стрелочных казаков, то-то будет разговоров. «Видали, — скажут, — у Мандрики-то нашего какой двор! Живет же человек!»
Ванюшка с бабами подкорчевывал к выжженному и вспаханному еще по осени куску земли под огород новый участок. Да и остальные станичники спешили. Хоть и обещана была им двухгодичная льгота по службе, но какая тут льгота; начнется сплав, все про нее забудут.
Еще тянулись по Амуру запоздалые, изъеденные солнцем льдины, когда у правого китайского берега показалась лодка. Шла она вверх. Собрались казаки у самой воды, стали гадать: свои из Усть-Зеи тянутся, китайцы, а может, манегры. Но вот лодка поравнялась со станицей, начала пересекать реку. «Китайцы», — определили наиболее зоркие. И верно, причалил к станице китайский купец с двумя работниками. Мандрика сразу узнал купца, он раньше приплывал на ярмарку, что собиралась неподалеку от Стрелки.
— Чай привез? Соль есть? Ханшин? — засыпали вопросами гостя казаки.
— Все еся! — успокоил казаков поднаторевший в русском языке по прошлым торгам купец.
— Однако, паря, глянь-ка! — удивленно воскликнул Иван. — Да у него в плетенке-то кошки!
— Правда! Бес его бери, кошки! Знает, что везти!
— Киска, киска, — с удовольствием подтвердил купец.
— Ин и ладно, ин и добро, — Мандрика даже перекрестился. — Сколь, паря, просишь за кошку?
— Рубли
— Однако, ты что? — не поверили казаки. Где это видано, чтобы за кошку рубль с гривной брали. Да это сколько надо белок добыть, чтобы одну кошку купить. Сбавляй, сбавляй, паря!
Купец долго торговался, клялся, что придет ему неизбежный конец и раззор, если он сбавит цену, но все-таки гривенник скостил и уперся. Даже собираться стал: не хотите, мол, и ладно, дальше отправлюсь.
— Все одно дорого, — мялись мужики. — Ежели белка за гривенник с пятаком идет.
Но купец, видно, проведал о нашествии мышей и знал, что переселенцам деваться некуда. Для вида, сочувственно цокая языком, он пошел к лодке.
Всегда покорные бабы тут заголосили:
— А мыши! — кричали они мужьям. — Запамятовали, поди, как они все погрызли. Кузнечиху вон рябую искусали. Ну, а как зимой в другой раз придут!..
— Ты, паря, повремени, — задержал торговца Мандрика, — мы счас промеж себя потолкуем.
Отошли казаки в сторону, посудили-порядили и сговорились взять на станицу двух кошек, а там, глядишь, свои разведутся. Четыре семьи из тех, кто жили в двух домах, собрали по полтиннику меди, пересчитали и высыпали купцу.
Бабы кинулись к сплетенной из талы корзине, выхватили двух кошек и домой!
— Гля-кось, как рады! — смеялись им вслед мужики. — Будто ситцев на платье набрали.
— Стой! — вдруг стукнул оземь костылем Мандрика. — Стой, бабы!
Казаки удивленно посмотрели на старика, чего это он расшумелся?
— Посмотреть надоть, будет ли приплод, — разъяснил Мандрика. — А может, там оба коты али кошки! Так и будем китайцу и дальше платить!
По такому серьезному делу баб вернули.
— Ай, дед! Ай, голова! — смеялись станичники. — А мы не догадались. Ну теперя ты, паря, сам и определяй, которая из них кошка, а который кот!
Но рябая Кузнечиха уже успела на весь берег объявить:
— Кошки обе, и смотреть неча!
Заглянули в корзину купца: там оставались одни кошки. Да и сам китаец разводил виновато руками, приговаривая:
— Кыска-мамка еси, кыска-казак нету.
— Что ж ты так вез, приплода-то теперь не будет, — досадовали казаки.
— Была кыска-казак, — сокрушался китаец, — была, все продал.
Говоря это, купец кривил душой. Прослышав от кочевых эвенков о нашествии на русские селения грызунов и почуяв прибыльное дело, он специально набрал одних кошек, чтобы у новоселов не завелось своих котят и они в будущем не сбили цену на такой неожиданный товар. Казакам ничего не оставалось делать, пришлось брать одних кошек.
Расходились казаки с покупками, несли по домам банки со спиртом, плиточный чай, куски соли, листовой маньчжурский табак. Женщины подвешивали покупки повыше — все еще боялись мышей — и расходились продолжать оставленные дела.