Амурские версты
Шрифт:
Тянулись длинные амурские версты, изредка лишь оживляемые гольдскими стойбищами. Уже издали перед каждым стойбищем можно было разглядеть длинный, сбегающий от юрт к воде ряд кольев, соединенных перекладинами. На них жители вялят на зиму рыбу. Солдаты говорили, что в середине лета, когда идет горбуша, и осенью в ход кеты изгороди эти сплошь увешаны красной рыбой. Сейчас же на кольях провяливались желтые полосы калужатины. Вяленая рыба — юкола — и пшено зимой являются почти единственной пищей этого добродушного народа.
Стойбища встречались по три-четыре юрты, попадались изредка и более крупные — по двенадцать —
Обычно у самой воды стояли конические летние жилища, сооруженные из жердей, покрытых берестой. Поодаль от берега на возвышенном месте находились зимники с покатой до самой земли крышей, обмазанной глиной, смешанной с травой. Внутри их непременные лежанки-каны, по которым идет дым от очага и согревает жилище и его обитателей. В каждом стойбище возвышаются на четырех столбах амбарчики для рыболовных снастей, пушнины, домашних запасов. А на берегу лежали перевернутые вверх дном лодки и берестяные легкие оморочки.
В некоторых стойбищах Михаил Александрович видел грядки, засаженные маньчжурским табаком. И первое, что предлагали аборигены этих мест гостям, когда они под лай множества собак сходили на берег, была трубочка. Присев на корточки вокруг гостя, мужчины в конусообразных берестяных шляпах, с черными косами за плечами, и женщины, в расшитых халатах, с серьгой в ухе и медными и серебряными браслетами на руках, дымили своими длинными трубочками. Трубки эти часто совались в рот мальчишкам и девчонкам. Табак гольды держали в расшитых бисером кисетах с подвешенными к ним русскими полтинниками и рублями.
Михаил Александрович опасался, что весной Амур сильно разольется от таяния снега и льдов, как это бывает на реках Центральной России. Уровень воды действительно поднялся, но не настолько, чтобы мешать продвижению бечевой.
Часто на реку наползали туманы, но солнце и ветер разгоняли их, и тогда за черной хвойной тайгой то с одного, то с другого берега вставали синие горы с белками сверкающего снега в седловинах хребта и на вершинах.
Попутные ветры с Восточного океана помогали преодолевать встречное течение, но они же несли холод, несмотря на начавшийся май. Порой, чтобы согреться, Михаил Александрович сам садился за весла и тогда, за монотонной работой, уходил в воспоминания о родных, о Лене и Коле…
Как-то странно, полосами набегали короткие майские дожди. Иногда впереди туманилась даль, потом занавес дождя закрывал, будто перегораживал реку. Но подплывали к этому месту, а дождь уже прошел. Иногда дождь возникал позади, за кормой, гребцы ежились: сейчас он их догонит, но дождь уходил в сторону, к горам. Но бывало и так, что впереди и позади сияло солнце, а дождь обрушивался на одинокую лодку. Навес над лодкой мало помогал, приходилось приставать к берегу и спасаться под палаткой, ожидая, когда дождь отбарабанит и река успокоится.
В дождь на удивление жадно брала невиданная еще Михаилом Александровичем небольшая рыба с зеленовато-черной спиной и ярко-желтым брюшком. Она сильно заглатывала крючок и отчаянно скрипела пилками-плавниками. Гребцы так и прозвали ее скрипуном, однако гольды, увидев однажды их улов, назвали рыбу иначе, — «качатка». Ловилась она на любую приманку: кусочки сушеного мяса, внутренности рыбы, на червя или слепня. Гребцы варили из скрипуна, добавив для вкуса карасей, отличную уху, приспособились
«Показать бы их Густаву Ивановичу, — думал Михаил Александрович, вспоминая натуралиста Радде, — что бы он сказал? Может, скрипун еще не известен науке? Да и любопытно было бы мне встретить этого подвижника-натуралиста».
Радде оказался легок на помине.
…Бестужев каждый день ожидал увидеть дым парохода. Он не оставлял еще надежды догнать где-нибудь по пути «Аргунь», «Лену» или «Амур» и перебраться на борт со своей командой.
13 мая, к полудню, когда уже чувствовалось приближение Хингана и Амур стал поуже, Бестужев за островами заметил струйку дыма. На костер это не походило. Неужели пароход! Шли бечевой, и Михаил Александрович от нетерпения готов был сам взяться за канат. Вскоре в распадке показался приземистый бревенчатый дом. Рядом с ним стояла берестяная юрта. Поодаль паслась стреноженная лошадь. Гольды лошадей не держали, конные манегры обитали выше по Амуру, поближе к Зее. Кто же тогда здесь поселился? Еще больше удивился Бестужев, услышав крик петуха. Куры бродили возле дома.
Но вот из него вышел обросший бородой человек, поднес ладонь к глазам, потом стремительно побежал к берегу. Михаил Александрович узнал молодого натуралиста.
— Густав Иванович! — крикнул он. — Принимайте гостей!
— Михаил Александрович! А я думал, что вы в Америке! Милости прошу! — обрадованно кричал ученый.
Показывая свое хозяйство, Радде с гордостью говорил:
— Все здесь построено моими собственными руками. Вот юрта, которую я соорудил по прибытии. Все сорок бревен — из подаренного вами плота, любезный Михаил Александрович, пошли в дом. Низковат он снаружи, но зиму я провел преотлично. Видите: дом у меня врыт в землю, так теплее. Обратите внимание на печь, — говорил он, показывая убранство своего дома, — она заменяет мне зимой стол, диван, постель.
— Неужто не скучно в одиночестве?
— Что вы! Да за своими наблюдениями я забывал о времени. Потом я не один. Со мною здесь два казака-охотника. А до середины зимы жил еще тунгус Иван, знаток первобытных лесов. С большим сожалением в январе я отпустил его домой, к семье.
— А я, — признался Бестужев, — и в многолюдном Николаевске страдал ностальгией.
— Все зависит от настроя. Я приготовился к двум годам такой вот жизни. А вы, конечно, не думали зимовать в Николаевске.
— Пожалуй, вы правы. У вас, я гляжу, тут огород!
— Да, посадил картофель, редьку и капусту. А луку тут много дикого по лугам. К берегу, поди, приставали? А он на любой поляне.
— Куры-то, как я помню, у вас были, — сказал Михаил Александрович. — А откуда взялась лошадь?
— Поймали близ Буреи. Совсем одичала. Но сейчас пообвыкла. А без нее я даже не представляю, как бы мы вытянули на берег бревна. Впрочем, сейчас мы накроем стол, тогда и поговорим. Я очень истосковался по свежему человеку. С казаками обо всем переговорено за зиму. Да они у меня целыми днями на охоте, добывают экспонаты для моей зоологической коллекции. Заспиртовал уже образцы всех местных змей. Приготовил чучело соболя, есть шкура барса, чучела грызунов, многих птиц. Мечтаю о шкуре тигра.