Анабиоз
Шрифт:
— У вас пятнадцать минут. Берите всё, что нужно. Только не наглейте.
И вышел. Я стоял озадаченный: такого поворота, честно говоря, не ожидал. Борис бесцеремонно выдрал у меня из рук фонарик.
— Чего стоишь? Идем. Пока дают — бери, побьют — беги.
Он двинулся вдоль полок. Я молча поплелся сзади. В отличие от брата, я в темноте почти не ориентировался. А Борис, видимо, бывал здесь раньше, еще до катастрофы. Ну, или ему везло на находки…
Вскоре мы обзавелись еще какой-то одеждой, крепкой обувью, парой
Фактически я исполнял роль носильщика. Что нужно, что не нужно — брат решал сам. Не советовался, не озвучивал свой выбор. Как обычно. С тем же успехом он мог использовать вместо меня тележку.
Пробежав по рядам, мы вернулись к стене с окнами и выходом. Здесь можно было что-то разглядеть и без фонаря. Брат остановился, велел разложить все, что я тащил, и стал упаковывать рюкзаки.
— Скажи спасибо Мишке, — впервые с того момента, как мы остались одни, заговорил он. — Если б не этот обалдуй, хрен бы мы еще что-то получили.
Я кивнул.
— А Иваныч этот все равно обречен, — добавил Борис, затягивая тесемку рюкзака. — Он мыслит правильно, но делает неверно. Рано или поздно Мишка его сожрет.
— Ты, правда, решил вернуться? — спросил я.
— Дурак, что ли? — искренне удивился брат. — Я под Иваныча не встану. Скорее свою команду соберу. С блэкджеком и шлюхами.
Я поморщился. Брат не заметил. Распрямился, закинул рюкзак на плечи, мне кивнул на второй.
— Бери, идем.
Алексей Иванович ждал нас у входа и поглядывал на небо с таким раздраженным видом, с каким прождавший лишние полчаса глядит на часы.
— Это все, что вам надо?
Борис кивнул.
— Хорошо, — сказал Алексей Иванович. — Я даже смотреть не буду, чего вы там набрали. Забирайте и уходите. Только с одним условием.
Вот оно как. Я потер глаза, все еще щурясь от света. Борис красноречиво фыркнул: мол, говорил же я тебе, что этот хрен просто так ничего не сделает.
— С каким условием? — осторожно спросил я, понимая, что Алексей Иванович ждет риторического вопроса.
Ждет, потому что вопрос этот уже можно считать согласием.
Ждет, потому что, как он сам выразился, его совесть болит за всех.
— Ее зовут Ольга, — сказал Алексей Иванович улыбнувшись.
И стало ясно: болеть совесть стала меньше. На один пункт.
ГЛАВА 5
Трудные пассажиры
На самом деле совести усатого благодетеля стало легче аж на два пункта.
Ольге было лет тридцать, ее дочери — около десяти. Женщина ехала с девчонкой от родителей, проводивших лето на даче, и отключилась в автобусе. Когда пришла в себя, решила, что угодила в аварию. Вытащила дочь из прогнившего салона
— А у меня муж, — объяснила женщина, когда мы вышли на трассу и терпеливо выслушали ее историю. Легкомысленно пожала плечами и добавила: — Да и какие тут отношения, когда неизвестно что творится.
— Ма, — сердито одернула ее девчонка, поправляя рюкзачок за спиной. — Мишка этот злой. Сама говорила, что злой.
— Злой, — нахмурилась Ольга. И резко сменила тему: — Батя твой дурак, дочь. Он котлет-то пожарить не умеет, а теперь и вообще загнется, если не найдем его.
Ольга была простой, без зауми. Такие остаются серыми в жизни, а когда ситуация выходит из-под контроля, словно бы обнаруживают скрытые резервы.
Такие выживают.
Ольга не была красавицей. Обычная провинциалка, понаехавшая на рубеже тысячелетий в столицу за пристойной жизнью. Практичная, без кукольности и желания понравиться каждому встречному мужчине.
Я покосился на нее. Русые волосы, выбивающиеся из-под оранжевой банданы, славянское лицо, бледноватое и унылое без косметики, щуплая фигурка под синим комбинезоном.
Наряженная в эти дурацкие шмотки из гипермаркета, женщина напоминала рабочую из какого-то старого советского фильма.
А вот девчонка уже была коренной москвичкой — это чувствовалось в ее поведении и манере держаться. Она бодро вышагивала рядом с матерью — держа за руку, но в любой момент готовая отпустить. Пигалица выглядела так, словно не провела сутки в исковерканном неведомым катаклизмом мире, а только что вышла погулять во двор после школы. Временами, правда, из-под напускной уверенности пробивался детский страх, но менялся при этом только взгляд.
Она не боялась того, что творилось вокруг. То ли еще не успела испугаться, то ли не понимала, что все поменялось. Раз и навсегда.
Мне стало не по себе, и я отвел взгляд от шагающей девчонки.
Было в этой парочке что-то потустороннее. Словно они все еще жили там, в минувшем, за невидимой гранью, преломившей время. Вот, идут вроде бы рядом, разговаривают, а протяни руку и поймаешь воздух, потому что между нами — десятилетия…
Ну и мысли лезут.
Небо затянули облака, но жара не спадала. Ноги невыносимо прели в грубых походных ботинках на высокой подошве. Куртку я скинул и затолкал под клапан рюкзака, оставшись в синтетической безрукавке и камуфляжных штанах. Разношенные джинсы пришлось выбросить: места для лишних вещей у нас не было. А вот мобилу выкидывать не стал, сунул в карман. Может, и глупо, но с этим осколком прошлого расставаться не хотелось.