Анафем
Шрифт:
— Рад, что мы вместе, мой фраа, — сказал он. — Лучшей компании, чтобы отправиться на тот свет, я бы и пожелать не мог.
Мне вспомнился наш разговор во время аперта.
— Ты получил, что хотел.
— Даже с избытком, — ответил он, плюхаясь на сиденье через проход от меня.
Через несколько минут к нам присоединился фраа Джад. Он сел один сразу за офицерами и кивнул мне. Я кивнул в ответ. Чуть позже долисты один за другим подошли к нему и засвидетельствовали своё почтение.
Вошли два ита — сперва девушка, потом парень. Они минут пять стояли рядом с Самманном, диктуя друг другу какие-то
Фраа Арсибальт полминуты стоял в проходе рядом с водителем и размышлял, не броситься ли ему наутёк. Затем глубоко вдохнул, как будто хотел вобрать весь воздух в автобусе, решительно прошёл вдоль кресел и сел рядом с Джезри.
— Кому в этой истории положен именной витраж, так это мне, — сказал он.
— Может быть, твоим именем назовут орден или концент, — предположил я.
— Да, если к окончанию Пришествия они ещё будут существовать.
— Брось, мы — Гилеин теорический мир этих пришельцев! — воскликнул я. — Как они могут нас уничтожить?
— Сделав так, чтобы мы себя сами уничтожили.
— Поздравляю, — сказал Джезри. — Ты, Арсибальт, только что назначил себя штатным идеологом ячейки номер триста семнадцать.
Джезри не понял некоторых наших с Арсибальтом фраз, и мы принялись объяснять, что произошло на мессале. В середине рассказа по ступеням поднялся Жюль Верн Дюран, обвешанный сумками, бутылями и корзинами. Его наверняка приписали к нашей ячейке в последний момент — такого Ала предусмотреть не могла. С минуту он затравленно озирался, потом — если я правильно прочёл выражение его лица — заметно повеселел.
— Человек, чьё имя я ношу, был бы невероятно горд! — Латерранец двинулся по проходу, представляясь Жюлем каждому члену ячейки триста семнадцать по очереди. — Я буду счастлив умереть от голода рядом с такими достойными людьми!
— Видать, этого пришельца назвали в честь кого-то и впрямь выдающегося, — пробормотал Джезри, когда Жюль отошёл на пару рядов.
— Друг мой, в предстоящих нам приключениях я расскажу вам про него всё! — воскликнул Жюль, расслышавший слова Джезри; судя по всему, латерранец обладал незаурядным слухом.
— Десять на месте, одного ждём, — крикнул водитель кому-то, очевидно, стоящему у ступеней.
— Отлично! — произнёс знакомый голос. — Трогаемся!
Лио запрыгнул в автобус, дверь с шипением закрылась, и мы тронулись. Лио, как перед ним Жюль, пошёл между рядами; он каким-то образом ухитрялся сохранять равновесие, несмотря на то, что автобус подпрыгивал на кочках. Незнакомым он пожимал руку, членов старой эдхарской команды обнял так, что хрустнули кости, долистам поклонился. Однако я заметил, что даже фраа Оза склонился перед Лио ниже и официальнее, чем Лио перед ним. Это был первый намёк, что Лио — руководитель нашей ячейки.
Через двадцать минут мы были на аэродроме. Эскорт военных машин позволил нам домчаться туда без задержки. Нам не пришлось покупать билеты и проходить досмотр: автобус проехал через охраняемые ворота прямо на поле и остановился рядом с военным воздухолётом, способным перевозить практически что угодно, но сегодня приспособленном для пассажиров. Офицеры на передних сиденьях оказались его экипажем. Мы прошли десять шагов
— Есть ли способ отправить сообщение сууре Але? — спросил я Самманна после того, как все расселись и моторы взревели, заглушая интонации моего голоса. — Я хочу передать, что она была права.
— Запросто, — ответил Самманн. — Ещё что-нибудь — раз уж я всё равно буду открывать канал?
Я задумался. Хотелось — и даже нужно было — сказать очень многое.
— Канал приватный? — спросил я.
— Не глупи.
— Тогда больше ничего.
Самманн пожал плечами и повернулся к жужуле. Воздухолёт рванул вперёд. Я плюхнулся на сиденье, нащупал холодную пряжку и пристегнул ремень.
ЧАСТЬ 11. Пришествие
Теглон, исключительно сложная геометрическая задача, над которой бились многие поколения теоров в Орифене и позже по всему Арбу. Цель — замостить правильный десятиугольник набором из плиток семи различных форм в соответствии с определёнными правилами.
Не знаю, спал ли я, но если спал, то разбудил меня красный свет. Не холодный алый, как у аварийной сигнализации, а тёплый, розовато-оранжевый, рассеянный. Он проникал в иллюминаторы: редкие и маленькие. Я отстегнул ремень и на ватных ногах (они затекли от неудобной позы) проковылял к ближайшему. Мне предстал впечатляющий рассвет над заснеженной местностью, похожей на ту, которую я пересёк на санях.
В первый миг я спросонья вообразил, что мы возвращаемся на Экбу, но не сумел отыскать знакомые хребты и ледники. Я привычно взглянул на Самманна, надеясь, что он сверится с картой. Однако Самманн был занят. Он сидел рядом с Жюлем Верном Дюраном; на обоих были наушники. Самманн просто слушал, Жюль то слушал, то говорил, но говорил больше. Иногда он что-то рисовал на Самманновой жужуле, и Самманн отправлял изображение.
Меня разобрала злость. Присутствие латерранца в ячейке номер 317 было чем-то вроде медали, которой нас наградили. С ним мы получили возможность узнать и сделать больше других. На что я не подписывался, так это на беспроводной доступ в авосеть, по которому любой бонза может выкачать из Жюля что пожелает. Так в нём ничего ценного не останется! Из-за гула моторов я не мог разобрать ни слова, но видел, что Жюль говорит уже давно, что он устал, подыскивает слова, возвращается к началу фразы, чтобы поправить согласование. Орт чудовищно труден; просто чудо, что Жюль так хорошо его освоил за каких-то два года (столько, по нашим прикидкам, Геометры получали сигналы с Арба). Либо латерранцы гораздо умнее нас, либо Жюль феноменально одарён.