Анафем
Шрифт:
— Если так, то почему Ороло смотрел на полюс?
— Полярное сияние, — безапелляционно заявил Джезри. — Оно отзывается на солнечные вспышки.
— За всё это время у нас не было ни одного приличного северного сияния, — заметила Тулия, улыбаясь, как довольная кошка.
— Видимых невооружённым глазом — да, — сказал Джезри. — А вот на нашей табуле можно будет прекрасно изучить не только полярное сияние, но и само солнце.
— Занятно, что когда на ней есть что-нибудь хорошее, она становится «нашей» табулой, — проговорил я задумчиво.
— Если суура Трестана
— Говоря серьёзно, — продолжила Тулия, — эта гипотеза не объясняет, почему призвали Пафлагона. Вспышки на солнце может изучать любой космограф.
— Ты спрашиваешь, в чём связь с поликосмизмом? — уточнил Джезри.
— Да.
— Может, её и нет, — предположил я. — Может, Игнете Фораль понадобился космограф, и она случайно вспомнила Пафлагона.
— Может, её осудили за ересь, а Пафлагона выдернули, чтобы сжечь вместе с ней, — добавил Джезри.
За несколько минут мы придумали ещё с пяток подобных гипотез, потом отбросили их все и согласились, что Пафлагона призвали по какой-то существенной причине.
Джезри сказал:
— Древние теоры начали говорить о поликосме в связи со звёздами: как они рождаются и что в них происходит.
— Нуклеосинтез и всё такое, — подхватила Тулия.
— А ещё — как при взрыве звёзд образуются планеты…
— И мы, — закончил я.
— Да, — сказал Джезри. — Отсюда вопрос: почему все эти процессы в точности таковы, чтобы вести к возникновению жизни? Вопрос скользкий. Богопоклонники говорят: «Бог создал космос специально для нас». Но поликосмический ответ таков: «Нет, космосов много, одни годятся для жизни, другие нет — мы видим лишь тот, в котором можем существовать». Вот истоки той философии, которую нравится изучать сууре Акулое.
— Теперь я, кажется, понимаю, почему ты заговорил про солнце, — сказал я. — Может, с ним и правда что-то не так. Например, получены новые данные, и они противоречат теорике того, что должно происходить в недрах звёзд. И следствия затрагивают поликосмические теории, которыми занимается Пафлагон.
— Или — более вероятно — так ошибочно полагает Игнета Фораль, поэтому она отправила Пафлагона ловить чёрную кошку в тёмной комнате, — сказал Джезри.
— У меня сложилось впечатление, что она очень умна, — возразила Тулия, но Джезри уже не слушал. Он повернулся ко мне: — Я хочу посмотреть табулу вместе с тобой. Или без тебя, если тебе некогда.
Его предложение не понравилось мне по двенадцати разным причинам, но я не мог этого сказать, не выставив себя свиньёй и не создав впечатление, будто хочу монополизировать табулу.
— Хорошо, — сказал я.
— А ты уверен, что это стоит делать? — спросила Тулия, ясно давая понять, что, по её мнению, не стоит. Назревала ссора, но тут мы увидели, что к нам решительно направляется суура Ала.
— Ох-хо, — проговорил Джезри.
Я никогда не мог сформулировать, в чём Алина необычность. Порой во время лекций или провенера я ловил себя на том, что с любопытством её разглядываю. Лицо у неё было круглое, а шея — тонкая, что ещё подчёркивалось короткой
— Восьмисотый раз за последние три месяца фраа Эразмас в центре оживлённого разговора. Вдали от чужих ушей. Выразительно поглядывает на небо и на владение Шуфа, — начала она, не теряя времени на приветствия. — Не трудитесь оправдываться, я знаю, вы что-то задумали. Много недель назад.
Мы довольно долго стояли в молчании. Сердце у меня колотилось. Ала обводила наши лица глазами-прожекторами.
— Ладно, не будем трудиться, — сказал Джезри, но на большее его не хватило. Вновь наступила долгая тишина. Я ждал, что сейчас Ала вспыхнет и пригрозит нам инквизицией. Но нет — лицо её как будто осунулось, и мне показалось, что сейчас на нём проступят другие чувства — я не знал какие. Однако Ала только решительно сдвинула брови, повернулась к нам спиной и зашагала прочь. Когда она отошла на несколько шагов, Тулия припустила следом. Мы с Джезри остались вдвоем.
— Жуть, — сказал он.
— Думаешь, она нас заложит? — Я постарался произнести это иронически, в смысле: «ты правда такой дурак, что думаешь, будто она нас заложит?», но Джезри принял мои слова за чистую монету.
— Для неё это отличный способ выслужиться перед инспектрисой.
— Однако она специально подошла к нам, когда никого рядом не было, — напомнил я.
— Может, она хочет потребовать от нас плату за молчание?
— Что мы можем ей предложить? — фыркнул я.
Джезри задумался и пожал плечами.
— Себя?
— А вот теперь ты пошлишь. Почему не сказать хотя бы «свою любовь»?
— Потому что я не питаю любви к Але, — буркнул Джезри, — да и она ко мне.
— Брось, не такая уж она гадкая.
— Как ты можешь так говорить после того, что она нам устроила?
— Может, она просто хотела предупредить, что мы слишком заметно себя ведём.
— Ну, тут она права, — согласился Джезри. — Хватит нам говорить на виду у всего матика.
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да. Нижний подвал Шуфова владения, следующий раз, как Арсибальт подаст знак.
Случай представился меньше чем через четыре часа. Внешне всё шло гладко. Арсибальт подал знак. Мы с Джезри заметили это из разных мест и пришли во владение Шуфа независимо. Никого, кроме Арсибальта, там не было. Мы с Джезри спустились в склеп и приступили к работе.
С другой стороны, всё с самого начала было не так. Я ходил во владение Шуфа окольной дорогой, через страничную рощу, каждый раз немного другим путём, Джезри же отправился от моста прямым курсом. Впрочем, нельзя сказать, что я больше преуспел в конспирации, поскольку встретил не менее четырёх гуляющих инаков, а перед самым владением Шуфа чуть не споткнулся о сууру Тари и фраа Бранша, которые тесно общались, глубоко забравшись друг дружке в стлы.