Анахрон (книга вторая)
Шрифт:
— А зачем вообще люди крестятся?
— Я думаю, — сказала вдруг Вика, — что некрещеный человек — он для Бога как нечитаемый файл. А покрестился — и открылся. Будто нужный формат обрел. Ну, лютеранин — тот с трудом открывается, католик получше, но тоже со сбоями и лишними знаками, а православный — сразу и во всю ширь… с управляющими символами… Правда, лютеране наоборот считают. А иеговисты какие-нибудь вообще не открываются.
— Тут повели двоих… ФОРМАТИРОВАТЬ… в Казанский собор.
—
— Детей. Помнишь, я на похоронах была, еще двое детей остались… Бабушка решила их покрестить — на всякий случай, вдруг конец света или еще что… Пришли всем кагалом в собор, там сплошь младенцы были, а ребят постарше только двое: один какой-то незнакомый и наш. Тех, кто постарше, поп в сторону отвел и учинил собеседование, как при вступлении в комсомол. Чего, мол, ожидаете от крещения? Не знаю уж, что они там брякнули, но не то, что в уставе или как это называется у попов…
— Катехизис, — сказала Виктория.
— Один хрен, — отмахнулась Аська, — не то они что-то сказали… Ну, поп их и выставил. Идите, говорит, книжки почитайте, а потом приходите. Ответите правильно — покрещу. Все бы ничего, но бабушка расплакалась, стала кричать “как вам не стыдно, дети сироты, у них мать умерла”… После этого поп их за нарушение благочиния и вовсе выставил.
— И что, так и ушли?
— Они во Владимирский пошли. Там ничего не спрашивали. Покрестили и все. Мол, понадобится парню — сам эту книжку прочитает, а не понадобится — ну и фиг-то с ним…
— А что ты так яришься? — сказала Виктория. — В храм не на попа ходят смотреть, а на Бога.
— Какая ты умная, Вика. Поп их выгнал. Сирот обидел. А знаешь, в какой это день было? В самый главный такой христианский праздник, когда прощать положено. Прощеное Воскресенье называется. Я тут думала даже, когда с похорон вернулась, — может, и мне покреститься? Светлого чего-то хотелось. Чтоб настоящее. А теперь передумала. Что я там забыла? Чтобы поп на меня орал? На меня и так все орут: и реж орет, и ты вот, Морж, тоже…
— Нашли куда детей вести, — сказал Сигизмунд. — В Казанский собор! Нехорошее это место, музеем атеизма испоганенное. И сейчас там лучше не стало. Его новые мажоры обсидели. Они Боженьку боятся как налоговую полицию, только чуток поменьше… Вход сбоку, нищих — и тех нет…
— Нашел тоже показатель благополучия — нищие! — фыркнула Вика.
— Морж, слыхал, — Виктория у нас снова за границу лыжи вострит. Зачахла, видите ли. В языковую среду хочет. Знаешь, Морж, чего она на самом деле хочет? Сытости и благополучия. Буржуазности она хочет. Сквозняки ей здесь не нравятся.
— Меня, между прочим, мое место в университете ждать не будет, пока я
— А ты здесь науку двигай, — не сдавалась Аська. — На родине!
— Да кому здесь наука сейчас на хер нужна! — ответила аськина сестрица. — Вот если бы я попкорном торговала или там босоножками…
— Когда ты едешь? — спросил Сигизмунд. Ему вдруг сразу стало грустно.
— К концу месяца. Завтра в консульство пойду.
— А, — сказал Сигизмунд. И замолчал.
Во время чаепития в “Морене” Сигизмунд вдруг спросил Федора:
— Кстати, Федор, не проконсультируешь ли вот по какому вопросу: что положено человеку ожидать от крещения?
Федор сразу собрался и ответил четко и браво:
— Спасения и жизни вечной. — И осторожно запустил щуп: — А вы что, креститься надумали, Сигизмунд Борисович?
— Да нет, я так интересуюсь, теоретически… Меня мать еще в детстве покрестила, между прочим, в католичество… Мне тут вчера историю рассказали…
Выслушав аськину историю о Казанском соборе, Федор немного подумал и ответил решительно:
— Поп, конечно, говно. Мне вот отец Никодим не поленился полчаса мозги вправлять. А до остального, говорит, Федор, и сам дойдешь, если подопрет… Попы, кстати, тоже разные бывают. Бывают и ничего, а бывают — такие зануды! Но только на наше православие это не распространяется. Православие — оно правильное. Потому как четкое.
От спокойной казарменной убежденности Федора Сигизмунду вдруг стало значительно легче.
— Ты спроси еще этого своего отца Никодима: вот если человек умер и его кремировали — он точно потом не воскреснет или как?
Федор прищурился.
— Помер у вас кто, Сигизмунд Борисович? — очень осторожно осведомился он.
— Да нет, узнать просили… А я не знаю и узнать не у кого, разве что у тебя.
— Считается, что не воскреснет, — озабоченно проговорил Федор. — Но я на всякий случай еще проконсультируюсь дополнительно. Ладно, поеду. — И уже в дверях остановился. — Да, Сигизмунд Борисович, протрава кончается. Завтра привезли бы.
— Хорошо.
Федор ушел.
Светка стала собирать чашки. Она уже собралась идти их мыть, когда Сигизмунд сказал ей в спину:
— Светлана, бумаги для налоговой готовы?
Светлана замерла, излучая страх. Потом сказала:
— Нет.
— Слушай, чем ты занималась два дня? На кой нам штрафные санкции? Поставь ты эти чашки. Иди сюда.
Светка послушно сгрузила чашки, подошла к Сигизмунду и встала перед ним, сцепив пальцы.
— Что?
— Что с тобой происходит?