Анахрон (книга вторая)
Шрифт:
Наконец-то великая битва “Зима — Весна — 97” завершилась вялой и малоубедительной победой Весны. Вместе с грязноватым снегом растаяла в городе и последняя наличка. Денег у населения не стало вовсе. Замерло все. Создавалось странное впечатление, будто все федеральные, муниципальные и Бог еще знает какие бюджеты, что еще оставались в городе, были вброшены в эту битву, подобно тому, как два года назад все государственные деньги сожрала чеченская война.
По
Город угрюмо смотрел “Историю любви”, “Девушку по имени Судьба”, “Санта-Барбару”, “Даллас” и прочие бессмысленные тележвачки. Из навороченных кафе по утрам выносили на помойку скисшие пиццы и прочую невостребованную снедь. Там их находили и разогревали на костерках нищие. Любопытствующих домашних псов и алчущих бездомных собак нищие отгоняли палками и ножами. Сигизмунд знал об этом не понаслышке — кобель что ни день обеспечивал все новые прецеденты.
Повсюду на рекламных тумбах воздвиглись принципиально новые щиты. На них самодовольные хлыщи с лакейской улыбочкой изнемогали от желания поделиться деньгой с родимой налоговой инспекцией. И призывали граждан следовать примеру.
Проезжая мимо дома Натальи, Сигизмунд в который раз пожалел, что нет с собой видеокамеры — кадр глазам представал блестящий: вечно пьяная пожилая бомжиха в необъятном сером платке — известная обитательница станции метро “Горьковская” — как раз похмелялась пивком с чебуреком, сидя на тумбе под хлыщом.
Вообще народ к идее “недоимок” относился более чем прохладно. Как-то утром, выйдя из арки, Сигизмунд невольно глянул на самодовольного хлыща — раздражало его все это без меры. И не сумел сдержать удовлетворенного смешка. Кто-то не поленился — забрался на двухметровую высоту и приложил немало усилий, дабы вогнать ржавый железнодорожный костыль плакатному ублюдку прямо в радостный рекламный ярко-синий глаз. Не оскудела еще земля Русская!
На Вербное воскресенье с утра пораньше к Сигизмунду явилась Вика. Была странно возбуждена и одновременно с тем смущалась. Попросила разрешения поработать на компьютере.
— Только, Морж… Можно, ты пока в ту комнату ходить не будешь?
— Что это на тебя вдруг нашло?
— Просто. Одна идея. Потом расскажу.
Сигизмунд пожал плечами и отправился в гараж. Полдня возился. Когда вернулся домой, Виктория все еще бойко молотила по клавишам. На Сигизмунда не обратила внимания. Видно было — очень увлечена.
К вечеру явилась Аська, а с нею — весь вандало-фракийский кагал. Все были с веточками вербы и немного навеселе.
Едва завидев на вешалке куртку Виктории, Аська возопила:
— Так вот она где!
— Она просила ее не беспокоить, — предупредил Сигизмунд.
Аська повернулась к Вавиле.
— Представляешь, Вавилыч? Беспокоить ее нельзя!
“Вавилыч”
— Обзверет!
Вандалы явились не пустые. С собой у них было. Сигизмунда охватило совершенно сюрреалистическое ощущение, когда Вавила подмигнул ему голубым глазом и медленно развел в стороны полы куртки. В каждом из внутренних карманов плотно сидело по бутылке “Агдама”.
— У тебя зажрать чем есть, Морж? — деловито осведомилась Аська, пока Вавила выставлял бутылки.
— Хлеб есть, колбаса… Вы что, целыми днями теперь пьете?
— Да нет, это мы празднуем.
— Вербное воскресенье?
— Куда там, круче! Вавилу на работу взяли!
— Что?!
— Ну, к нам, в театр. Точнее, не к нам, а к тому старому режу, я еще ушла от него…
Старый реж, как явствовало из аськиного рассказа, оказался на диво необидчивым. Будешь тут необидчивым. Встретил он Аську на улице, начал ей ныть: вот, мол, послезавтра премьера, совершенно улетная новая трактовка “Идиота”, реклама уже есть, деньги твердые. Сорвется спектакль — все, труба. Спонсор серьезный, сил нет — если что, сразу его, режа, в асфальт закатает. А Рогожин, сука такая, запил. Шел пьяный по парку Лесотехнички, получил от кого-то в чавку, от кого — непонятно, за что — тоже. Может, перепутали его с кем, а может, и за дело. Теперь валяется в “скорой” на Будапештской — с проломленной башкой, похмельный и под капельницей. Играть не в состоянии…
В общем, Анастасия, нет ли у тебя, мол, актеришки подходящего типажа для Рогожина? Это реж так говорит. Насчет бабок, мол, не беспокойся — не обижу. С золота хавать будете — я ж говорю: спонсоры крутые. В общем, мать, не сомневайся.
Аська, естественно, тут же набила три мешка крутого плана и потащила к режу Вавилу. Мол, вот вам гений из Швеции. Улав Свенссон. По-нашему почти ни бум-бум, кроме “Ленин”, “перестройка” и “водка”, ничего не знает.
— И не надо! — завопил мокрогубый реж. — Так оно стремнее!
Рослый, голубоглазый, патлатый Вавила произвел на режа с первого же взгляда неизгладимое впечатление.
Затем от Вавилы потребовалось продемонстрировать гениальность. Подученный Аськой Вавила слегка ткнул режа под ложечку локтем и вымолвил:
— Мудо-дзон!
Реж пришел в неописуемый восторг. Аська сообщила, что гений только что испытал сатори. Мол, реж — дебил. Будда шведскому гению это сообщил. Реж — он все по старинке делает. Роль, сценарий, Станиславский… Все это — чушь! Улав сторонник системы Гордона Крэгга. В ней и взрос.
— А-а! — закричал реж. — Актер-марионетка!
— Точно! — ответствовала Аська. — А ты — тулово, понял? Где декорации? Декорации дай! Как он тебе без декораций проявится? Ты его поставь в декорации — он все сделает! Зрители обкончаются.
— И что? — потрясенно спросил Сигизмунд. — Что, этот мудозвон действительно Вавилу взял?
Аська закивала.
— Не засветимся? — озабоченно спросил Сигизмунд.
— Бог не выдаст, свинья не съест, Морж. Надо же парней как-то в свет вытаскивать. Ладно, Вавилыч, разливай.