Анаконда
Шрифт:
Смирившись, вновь отдался музыке Шуберта.
В передаче безмятежного, счастливо порхающего напева четвертой части Вадим превзошел самого себя; партия рояля звучала легко, воздушно; на обаятельную, полную очарования мелодию пальцы Вадима будто нанизывали цветной бисер, соединяя вариации разных красок — от изящно-грациозных до приподнято-героических.
Заканчивалось ми-бемоль мажорное Трио звонким ликованием, в котором, конечно же, солировал рояль.
— Браво, Вадим, браво! — взорвался зал.
И хотя скрипка и виолончель тоже были выше всех похвал, сегодня
Из-под букетов цветов виднелось его раскрасневшееся, счастливое лицо. И когда в зал, с трудом протиснувшись сквозь проход, помощник Бугрова внес гигантскую корзину цветов, Вадим еле освободил руки, чтобы принять ее. Его глаза встретились с глазами Бугрова, полными слез радости, и Вадим, догадавшись, что букет от него, с благодарностью кивнул Александру Ивановичу.
Они были дружны уже много лет, и оба дорожили этой мужской дружбой, потому что это была дружба людей, любивших искусство. И должности, звания, чины тут не имели ровно никакого значения.
Тем временем в «Амстердамштаатсбанке» некий господин в сером до пят пальто, с седыми усиками отключил сотовый телефон, позволяющий оперативно устанавливать международный телефонный контакт, и, обернувшись к окошку кассира, переспросил по-голландски:
— Простите, где, вы говорите, я должен еще расписаться?
Вот здесь?
— Да, майн херр.
—Извольте. — И он поставил аккуратную, с завитушкой роспись. — Теперь я могу забрать свой бокс с документами?
—Да, разумеется. Прошу вас, пройдемте в зал специальных операций.
Господин в сером твидовом пальто проследовал за клерком в специальную комнату, дверь в которую они должны были открыть двумя ключами: одним, которым располагал клиент, и вторым, который хранился у банковского клерка. Затем вся процедура повторилась; оба вставили свои ключи в камеру храпения бокса, и, лишь когда камера открылась и клиент вытянул из нее бокс-пенал, клерк отошел в сторону. Клиент переложил в раскрытый кожаный кофр драгоценности на два миллиона долларов, тщательно закрыл и кофр, и бокс и сунул опустевший бокс-пенал в камеру хранения, после чего повернул свой ключ вправо.
— Прошу вас.
Клерк подошел и, вставив свой ключ, повернул его влево.
Пустой бокс-пенал оказался надежно закрыт. На тот срок, на который абонирован, — до конца года. Затем, когда кончится срок аренды, банк имел право открыть камеру хранения и использовать ее для нужд другого клиента. Сам же бокс-пенал уже вторично использован быть не мог.
Тем временем в соседнем помещении точно такую же процедуру проделала высокая, с фигурой манекенщицы, очень красивая молодая женщина в необычайно элегантном платье и пальто от лучших парижских кутюрье; драгоценности на ней были, судя по всему, настоящие. Она достала из вынутого бокса-пенала записку и бегло прочитала ее: «Дима Эфесский в Афинах. Поторопись».
24 МАРТА 1997 Г. КРОВЬ НА КАМНЕ.
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО
В ту ночь Мищенко снились всякие кошмары: изнасилованные и убитые маньяком женщины, интерьер квартиры Селивановой, бутылки водки с изображением на этикетках улыбающегося предпринимателя
Мищенко вставал, жадно пил воду из-под крана, забывая про отсутствие нужного количества и качества фильтров в водозаборе и не думая о последствиях.
Волновали его совсем другие последствия: все вещдоки, все обстоятельства дела как будто бы против Авдеева; можно провести на местах преступлений следственные эксперименты, еще серию допросов, «очняки» с косвенными свидетелями... И что? Передавать дело в суд?
Авдееву светил «вышак» — два убийства с особой жестокостью.
Вот об этих последствиях думал Мищенко. Засудить невиновного просто; оправдать казненного сложно. Но можно. А вот к жизни его уже не вернешь. Конечно, Авдеев — гниль, слякоть, ничтожество.
Но убийца ли?
Петруничев встретил его вчера у подъезда.
Он тут, в этом доме, снимает комнату и кухню. Частный, так сказать, сектор.
— Не наказуемо.
— Я не о том... Тут такое дело. Дом частный. Как хозяин хотел, так и построил. В отдельную комнату с кухней можно пройти через этот подъезд и далее по коридору, мимо комнат других постояльцев. А можно и с переулка; там отдельный вход, прямо в комнату Авдеева.
Тоже ничего не доказывает. Хозяина опросил?
— А как же. Утверждает, что отдельный вход «врезал» еще пять лет назад, когда с сыном поссорился и «выделил» его. Сын уехал на заработки в Мурманск. Старик и стал сдавать его комнату как отдельную квартиру.
— Значит, опять мимо. Что у нас против Авдеева?
— Знакомство с Селивановой — это раз, загнул палец на мощной ладони Петруничев. — Второе: кража спиртного из магазина; оба убийства совершены в одном районе города; третье, пустые бутылки из-под «довганевки» обнаружены в квартире Селивановой, с которой Авдеев знаком...
— Пальчики сверили?
— Сняли с бутылок в квартире убитой, заборы в обоих случаях обработали. Сейчас снимают с Авдеева.
— Ну, веди в квартиру...
В квартире Авдеева все предметы и вещи были в строгом порядке, словно жил здесь добропорядочный, аккуратный, даже педантичный человек. О психической болезни или подготовке к преступлениям ничто, казалось, не говорило.
— Медиков запрашивал? У нас и в областной «психиатричке»?
— Не был он на учете. Райтерапевт отзывается как о тихом, но склонном к «злоупотреблению спиртными напитками» человеке.
— Венерические болезни? Урологическая патология? Зацепки есть?
— Все в относительной норме, без патологии. Правда, урологом он не наблюдался.
— А говоришь, «в норме». Будете с Деркачом по той версии работать, обрати внимание на медицинскую сторону вопроса.
— Понял.
Подошел Деркач, закончивший осмотр квартиры Селивановой.