Аналитическая философия

Лебедев Максим Владимирович

Последняя идея стала программной для разработки концепций логического позитивизма в Венском кружке (М.Шлик, О.Нейрат, Р.Карнап, Г.Хан, Ф.Вайсман, К.Гедель, Г.Фейгль, а также сотрудничавшие с ними Г.Рейхенбах в Берлине, Ф.Франк в Праге, А.Айер в Оксфорде), занимавшемся проблемами логического анализа науки. Анализ подразумевал здесь редукцию предложений теории к некоторым базисным предложениям, в качестве которых первоначально принимались, вслед за Расселом, предложения, выражающие чувственный опыт (феноменализм), а впоследствии – предложения, описывающие наблюдения физических объектов (физикализм). Обе эти разновидности логического позитивизма в качестве нормы всякого знания принимают научное знание, единствеными осмысленными выражениями считают эмпирические высказывания и тавтологии и обращаются к искусственным языкам для исправления неточностей и двусмысленностей обыденного языка. Отсюда вытекает также характерный для Венского кружка принцип верификационизма, согласно которому критерием значения предложения является возможность его проверки. В своей наиболее радикальной форме он выглядит так: предложение

имеет значение тогда и только тогда, когда оно не является аналитическим предложением или противоречием, и если логически следует из непротиворечивого конечного класса предложений Ф, причем элементами этого класса предложений являются предложения наблюдения. Этот принцип был значительно расширен и ослаблен в ходе обширных дискуссий, продемонстрировавших его методологические дефекты. Следствием этого явилось, в частности, включение в анализ языка науки не только логического синтаксиса, но и семантики, а впоследствии и прагматики.

Здесь уместно сделать замечание о соотношении понятий «аналитическая философия» и «неопозитивизм». Последний, как «третий» позитивизм, отличается от предшествующих ему форм позитивизма. В отличие от «первого», классического позитивизма (О. Конт, Г. Спенсер) неопозитивизм видел задачу не в систематизации и обобщении специально-научного знания, а в деятельности по анализу языковых форм знания. В рамках «второго» позитивизма (Э.Мах, Р.Авенариус) ставился вопрос о существовании объективной реальности, отношении сознания к этой реальности. Неопозитивизм трактует эту проблему как вненаучную, принадлежащую метафизике, т.е. как псевдопроблему. Согласно господствовавшей в отечественной философско-критической и учебной литературе на протяжении долгого периода точке зрения, любая строгая философия, уделявшая значительное внимание логико-лингвистической стороне обсуждаемых вопросов, однозначно квалифицировалась как неопозитивизм. Он трактовался как субъективный идеализм и феноменализм, дополненный некоторыми идеями современной логики.

Однако изучение истории аналитического движения в ХХ столетии показывает, что позитивистские черты были присущи лишь отдельным разновидностям аналитической философии на определенных этапах ее развития, и концепции многих ведущих аналитиков имели антипозитивистскую направленность. Так, в частности, позитивистская тенденция преобладала в концепциях членов Венского кружка. Идеи Р. Карнапа, одного из его лидеров, явились своеобразным манифестом раннего – радикального – этапа логического позитивизма. Его знаменитая статья «Преодоление метафизики логическим анализом языка» может служить крайним выражением антиметафизических настроений «континентальных» аналитиков в 30-е гг. В определенном смысле логический позитивизм был продолжением и иной формой предшествовавшего ему позитивизма Маха—Авенариуса («эмпириокритицизма»), который фактически был воссозданием на ином языке эмпиризма Юма. Отличительные черты логического позитивизма – осознание кризиса традиционных метафизических философских проблем и сведение их к проблеме анализа языка философии и науки. Логические позитивисты считали, вслед за Витгенштейном, что традиционные вопросы метафизики (бытия и сознания, свободы и необходимости, добра и зла и др.) возникают из чересчур вольного обращения с языком. Если построить жесткий однозначный логический язык, считали они, то все эти проблемы сами собой исчезнут, а останутся лишь конкретные вопросы изучения природы, разрешаемые естественными науками.

Выявленные реальные слабости и противоречия этой программы (крайняя «антиметафизическая» установка, односторонний индуктивизм, верификационизм и редукционизм в методологии науки, резкая дихотомия аналитического и синтетического, феноменализм в теории познания и т.д.) в историческом плане способствовали преодолению этапа логического позитивизма и потребовали серьезной модификации аналитического подхода. В то же время предшественников логического позитивизма Рассела и Витгенштейна трудно считать позитивистами, поскольку у них не было того фактического упразднения философии, которое обычно приписывается «классическому» позитивизму. Так, критика Рассела философских систем прошлого сводилась к тому, что традиционная метафизика давала неправильное объяснение мира вследствие применения «плохой грамматики». Для воплощения истины необходим более аналитичный язык. Но Рассел не отвергал саму задачу объяснения и понимания мира и искал средства, необходимые для его правильного рассмотрения. Речь шла о новом виде логики, которую следовало разработать для метафизического употребления. Таким образом, невозможно на основе отдельных эпизодов из истории аналитического движения категорически оценивать его в целом как неопозитивизм.

В середине тридцатых годов выходит несколько канонических для неопозитивистского анализа работ с изложением основных принципов «лингвистической» философии: «Логический синтаксис языка» Рудольфа Карнапа (1934), «Язык, истина и логика» Альфреда Дж. Айера (1936). Kроме того, в эту же эпоху начинается распространение неопозитивистской мысли в англосаксонском мире – в дополнение к изоморфным мыслям Рассела, Уайтхеда, Рамсея и их учеников.

С приходом к власти Гитлера многие немецкие, австрийские и польские интеллектуалы были вынуждены эмигрировать и найти убежище в Америке, где испытывают плодотворное влияние прагматизма, или в Англии, где начинается диалог (направляемый прежде всего Айером) между идеями Венского Кружка и английской аналитической традицией. В Англии все же неопозитивизм не получил широкого распостранения, и напротив, все больше развивалась традиция философского анализа, выдвинутого Расселом и Муром.

Таким образом, в тридцатые годы начинает обрисовываться следующая ситуация: логико-неопозитивистский компонент распространяется

в Соединенных Штатах, тогда как собственно аналитический компонент – в Англии. В обоих случаях философская деятельность понимается в качестве анализа языка, сопровождающегося определенными требованиями к строгости. В обоих случаях философский анализ задуман преимущественно в качестве логического анализа; принимается, что логика, в качестве нормативной структуры, позволяет видеть некоторый внутренний порядок языка, начиная с целого, может оценивать правильность или неадекватность формулировок традиционной философии и приводить к исключению псевдопроблем. Однако в американском развитии анализ языка чаще сопряжен с вопросами металогики, теории науки, эпистемологии, в то время как в английском – чаще всего с рассмотрением проблематики философской классики.

В 1929 году в Англию вернулся Витгенштейн; с 1939 года он преподавал в Кембридже. Поздний Витгенштейн был так же критичен по отношению к возможности философской теории, как и в «Трактате», но акцент в его работах сместился на анализ повседневного языка, его функционирование в контексте всей человеческой деятельности, изучение того, каким образом он ведет нас к заблуждениям. Оставив задачу выявления априорной структуры языка и его логической формы, общей языку и миру, он обратился к коммуникативной стороне языка. Витгенштейн показал, что слова обладают значением лишь в той степени, в какой оказываются составной частью деятельности человека. В этом смысле анализ в поздних текстах Витгенштейна выступает как описание функциональной роли слов и выражений, порождающей их значение. По-иному, чем Фреге и Рассел, он видит различие философского и собственно лингвистического подхода к языку, выделяя «поверхностную» и «глубинную» грамматику. В первом случае подразумевался обычный грамматический синтаксис, во втором, уровень так называемых «языковых игр». Языковые игры представляют собой взаимопереплетение различных форм человеческой активности, выступающих для человека как его «формы жизни», в которые он погружен и правилам которых он следует.

В связи с поздними работами Витгенштейна в 1930-40-х гг. в Англии формируется философия лингвистического анализа (или анализа обычного, естественного языка): в работах Г. Райла, Дж. Уиздома, Дж. Остина и др. получают развитие идеи, созвучные мыслям позднего Витгенштейна. Различие между логическими позитивистами и лингвистическими философами состоит в том, что первые в качестве техники анализа использовали аппарат символической логики и разрабатывали его, вторые же выработали особую технику анализа значений обыденного языка. В отличие от логических позитивистов философы этой волны, как правило, решительные противники сциентизма. Вместе с тем неопозитивистская идея о том, что философские проблемы возникают вследствие неправильного употребления языка, характерна и для этого направления. Как и для Витгенштейна, главный предмет их интереса – сама философия. Они хорошо чувствуют тесную связь специфики философских проблем с механизмами реально работающего языка, понимают их принципиальное отличие от проблем науки. Их внимание привлекает исследованная Витгенштейном проблема дезориентирующего влияния языка на человеческое мышление.

Итак, если на «логическом» этапе АФ ведущей дисциплиной была «философия логики» (это название ввел Рассел) и связанная с ней антипсихологистская эпистемология, то на следующем, лингвистическом, этапе на первый план выходит уже эпистемология, получившая более эмпиристскую окраску (в особенности у логических позитивистов). В эпистемологии главный вопрос состоит в выяснении того, как употребляющий понятия человек формирует свои убеждения относительно реальности. Базисное понятие истины служит здесь связующим звеном между теорией познания и теорией лингвистического значения. Главный пафос аналитических исследований на этом этапе первоначально был связан, как уже отмечалось, с резкой критикой метафизики (Карнап, Венский кружок и др.). Со временем неприятие традиционной философской («метафизической») проблематики сменилось интересом к ее освоению новыми логико-лингвистическими методами. К этому этапу эволюции собственно лингвистической философии, получившему наибольшее распространение в англоязычных странах в 30-50-е гг., следует отнести деятельность Г. Райла, Дж. Остина, П. Стросона; начиная с 60-х гг. развились такие исследования речевых актов, которые не только представляли лингвистическую философию, но и соприкасались с теоретической лингвистикой. (Дж.Серль, М.Даммит, Д.Дэвидсон и др.). Первоначальный тезис о беспредпосылочности деятельности философа постепенно стал сменяться представлением о том, что сама логика и структура языка базируются на некоторых предпосылках, включенных в состав более широких целостностей, в состав культуры, разных видов деятельности. Было пересмотрено характерное для раннего периода АФ положение о том, что с помощью экспликации можно окончательно, точным и ясным образом решать философские проблемы. Стало ясно, что деятельность по экспликации значений исходит из ряда предпосылок, и в этом смысле она условна, не окончательна, не абсолютна.

Согласно общей установке аналитиков лингвистической ориентации, философ не столько дает знание, сколько занимается терапевтической деятельностью, удаляя мнимое знание. В этом плане особое значение для аналитиков представляют не только формально-методологические особенности тех или иных концепций, но и их метафизические основания. Метафизика признается одной из главных аналитических дисциплин, наряду с эпистемологией и философией языка. Широкое распространение в этот период получил взгляд на философию как на анализ, заключающийся в изучении значений слов, форм нашего мышления о мире и отношений между понятиями. Философия в таком понимании ничего не может прибавить к нашим знаниям о мире, в лучшем случае она может дать «аналитические» истины, которые фактуально бессодержательны и истинны благодаря значениям своих терминов.