Анализ мировых систем и ситуация в современном мире

Валлерстайн Иммануил

Но куда большей ошибкой Хрущева была неосведомленность о том, как в самом деле работает капиталистическая мироэкономика. Впечатляющие темпы роста основывались прежде всего на неэффективной базе экстенсивного роста с высокой трудоемкостью. Какое-то время, и пока мир-экономика расширялся, это могло приводить к росту ВНП и даже ВНП на душу населения. Но неэффективность методов означала, что они достигли предела, и рост уровня жизни всегда отставал от роста в тот же период в странах центра, хотя и не отставал от большей части периферии. Раньше или позже социалистические экономики не смогли бы удовлетворить ожидания улучшений со стороны все более широких слоев, достаточно хорошо информированных, чтобы осознавать существование разрывов. Конечно, это было не столь суровым в более эффективных экономиках ГДР или Чехословакии, но даже там лишь вопросом времени было, когда прирост станет недостаточным, чтобы удовлетворить политически реальные требования.

Когда в мире-экономике наступил спад, экономические процессы в социалистических странах вовсе не были принципиально отличны оттого, что происходило в третьем мире.

В 1970-х гг. некоторые страны получили выгоды от нефтяной ренты, и СССР был среди них. Западные финансовые институты навязывали всем этим странам займы в целях поддержания мирового эффективного спроса, и немало социалистических стран оказались среди крупнейших в расчете на душу населения должников, чтобы в 1980-х гг. страдать от принципиальной неспособности обслуживать долг, не говоря уже о его выплате (или же, если выплачивать, то ценой невероятных человеческих и социальных издержек, как показала Румыния). И социалистические страны, в не меньшей степени, чем страны третьего мира, столкнулись с большими трудностями при продаже своих товаров на мировом рынке, оказались «неконкурентоспособными», говоря на современном жаргоне. Соответственно социалистические страны в не меньшей степени, чем третий мир, страдали от инфляционного давления и падения уровня жизни. Как и большинство стран третьего мира, социалистические страны были вынуждены искать выход в либерализации своих рынков. И как в большинстве стран третьего мира, растущая открытость рынков социалистических стран в лучшем случае лишь слегка ослабила их экономические трудности.

VI

Мы можем рассматривать перестройку и гласность как конъюнктурный ответ на общую дилемму, и я только что в сущности описал их так. Но здесь есть и нечто большее. Под видом возврата к ленинизму это попытка элит перегруппироваться после всемирного провала (марксизма)-ленинизма как идеологии и стратегии. В этом процессе СССР наконец деколонизуется (не только внутри социалистического лагеря, но и внутри собственных границ).

Все говорят о дилеммах Горбачева: о дилемме перестройки, которая все еще не работает; о дилемме гласности, которая еще не зашла достаточно далеко, чтобы удовлетворить все запросы народа, но зашла достаточно далеко, чтобы привести к серьезным внутренним потрясениям; и, наконец, о дилемме деколонизации, octroee a la de Gaulle, без благоприятного мирового экономического климата, который благоприятствовал де Голлю. Все это справедливо, но, с моей точки зрения, вторично. Главная дилемма Горбачева состоит в том, что у него нет альтернативной идеологии и стратегии, которыми можно было бы заменить скончавшийся марксизм-ленинизм. Он, несомненно, должен быть блестящим тактиком. Он в самом деле в одностороннем порядке ликвидирует «холодную войну» и тем самым делает больше, чем любой другой современный лидер, чтобы гарантировать эволюцию мира и Советского Союза в позитивном направлении. Но, в конечном счете, что произошло с социалистическим проектом?

Сам я полагаю, что мы должны переоценить социалистические эксперименты, осуществленные под эгидой марксизма-ленинизма, рассматривая их как исторически объяснимый, но преходящий феномен в историческом развитии современной миросистемы. Дело не в том, что они не удались. Термины «не удались», «провалились» подразумевают, что существовали убедительные исторические альтернативы. Я считаю, что таких убедительных альтернатив не существовало — ни социал-демократии, которая возникла в западном мире, ни марксизму-ленинизму, который укрепился в СССР и затем в Китае, ни национально-освободительным движениям, пришедшим к власти в третьем мире. Можно сказать, что весь этот процесс занял период около века между 1870-ми гг., когда эти движения реально зародились, и 1968 годом, который я беру в качестве символического поворотного пункта в истории этих движений [179] .

179

См. мою работу «1968, Revolution in the World-System: Theses and Queries», готовится к публикации в Theory and Society (в настоящем издании очерк «1968-й —революция в миросистеме»).

Три вида движений фактически представляли лишь три варианта одной стратегии: захват государственной власти партией, заявляющей себя выразителем народной воли и использующей государственную власть, чтобы «развить» страну. Эта стратегия оказалась неработоспособной, но это не было возможно оценить ни в 1870, ни даже в 1945 г. Движения не должны быть обвиняемы за то, что были продуктом исторических ограничений своего времени. Но сейчас мы живем в изменившемся климате. Репе Дюмон (Rene Dumont) сказал: «Fini les lendemains qui chantent» [180] . Сам я, тем не менее, не верю, что этот утопизм пришел к концу. Совсем наоборот. Пожалуй, только сейчас настало время для продуцирования утопий [181] .

180

Paris, Seu'il, 1983: Кончились завтра, которые воспевали (фр.).

181

Я уже обсуждал отношение между марксизмами и утопиями в работе: Marxisms as Utopias: Evolving Ideologies, American Journal of Sociology XC1, 6 (May 1986), p. 1295-1308. В этой статье я доказывал: «Утопии

всегда идеологичны. В этом Энгельс (и Маркс) были правы, принимая во внимание необходимость помнить, что они ошибались в невысказанной утопии, заключающейся в убеждении, что когда-нибудь может наступить конец истории, мир, в котором идеологии больше не будут существовать. Если мы должны осуществлять прогресс, мне кажется,.мы должны не только принимать противоречие как ключ к объяснению социальной реальности, но и принимать его непреодолимость, посылка, чуждая ортодоксальному марксизму. Противоречие — это условие человеческого существования. Наша утопия должна питаться не уничтожением всех противоречий, а ликвидацией вульгарных, грубых, не необходимых последствий материального неравенства. Последнее кажется мне в сущности вполне достижимой целью» (ibid., p. 1307).

Строительство социализма в этом мире, если ему предстоит осуществиться, впереди нас — как выбор, вряд ли как неизбежность. Опыт так называемого реального социализма может быть поучителен для нас в основном с негативной стороны и лишь в малой степени как позитивный опыт. Важно помнить, что в конце своего существования марксизм-ленинизм функционировал скорее как идеология национального развития, чем как идеология социалистического строительства. Национальное же развитие является в рамках капиталистической мироэкономики во многом иллюзорным понятием [182] . Оно никогда не будет осуществлено, даже частично, в большинстве стран. Причина, по которой марксизм-ленинизм умирает сегодня как идеология, в том, что умирают все идеологии, основанные на идее развития.

182

Я обсуждаю это более детально в статье: Development: Lodestar or Illusion? Economic and Political Weekly XXIII, 39 (24 September 1988), p. 2017-2023.

Однако марксизм начинался не как идеология национального развития, и не обречен на понимание только таким ограниченным образом. Существуют и другие возможные прочтения Маркса. И в грядущие десятилетия могут быть, наверняка будут существовать много размышлений и практики, которые смогут позволить нам прийти к новому идеологическому консенсусу, к новой научной эпистемологии, к новой историографии, которые включат в себя основные озарения и ценности Маркса и, на путях марксизма, превзойдут их и придут к новому Aufhebung, что может дать нам возможность построить более демократический, более эгалитарный мир.

АМЕРИКА И МИР: I СЕГОДНЯ, ВЧЕРА И ЗАВТРА [184]

Бог, похоже, благословил Америку трижды — в настоящем, в прошлом и в будущем. Я говорю «похоже» потому, что пути Господни неисповедимы, и мы не можем с уверенностью утверждать, что понимаем их. Благословения, о которых я говорю, таковы: в настоящем — процветание, в прошлом — свобода, в будущем — равенство.

Каждое из этих благословений всегда предполагало измерение Соединенных Штатов Америки мировой меркой. Несмотря на длительную историю попыток США рассматривать себя как нечто удаленное от остального мира, и особенно от Европы, их самоопределение на самом деле всегда осуществлялось в мировых понятиях. А остальной мир, в свою очередь, на протяжении вот уже двухсот лет всегда держал США на переднем крае своего внимания.

184

Этот доклад был первоначально прочитан 24 октября 1990 г. как лекция, открывшая Цикл выдающихся лекторов на праздновании двухсотлетия Университета Вермонта. Он был переработан и обновлен в октябре 1991 г.

Проблема Божьих благословений всегда в том, что за них приходится чем-то расплачиваться. И цена, которую мы готовы заплатить, всегда ставит под вопрос нашу праведность. Каждое благословение сопровождалось этим противоречием. И не всегда очевидно, что те, кто получал благословение, были и платящими соответствующую цену. И по мере нашего движения из сегодня в завтра вновь пришло время сосчитать наши благословения, оценить наши грехи и подвести итоги.

Сегодня

Сегодня, о котором я веду речь, началось в 1945 г. и завершилось в 1990 г. В этот период, именно в этот период и не более того, США были державой-гегемоном нашей миросистемы. Эта гегемония имела своим источником наше процветание; ее следствием было наше процветание; знаком нашей гегемонии было наше процветание. Что же мы делали, чтобы оправдать эту единственную в своем роде и редко дающуюся привилегию? Мы что, родились великими? Или же величия мы добились? Или же величие было кем-то передано нам в траст?

Настоящее началось в 1945 г. Мир только что вышел из затяжной и ужасной мировой войны. Полем битвы был весь Евразийский континент, от западного острова (Великобритания) до островов на Востоке (Япония, Филиппины, острова Тихого Океана) и от северный районов Евразии до северной Африки, юго-восточной Азии, Меланезии. По всей этой обширной географической зоне произошло грандиозное истребление человеческих жизней и материальных ценное гей, бывших основой мирового производства. Некоторые районы были опустошены сильнее, чем другие, но почти не осталось районов, не затронутых разрушением. На самом деле единственным крупным промышленным регионом мира, где оборудование и инфраструктуры остались нетронутыми, была Северная Америка. Предприятия США не только никто не бомбил, но они вышли на новые уровни эффективности благодаря мобилизации и планированию военного времени.