Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— И кто их сделал такими?
— Мы, Рассел, — смеётся Эдвард. — Разумеется, мы. Но мы же и расплачивается за это. За удовольствие надо платить. За всё надо платить, Рассел. Бесплатного не бывает…
…Рассел глубоко затянулся и медленно выдохнул дым. Эдвард заплатил. Сгорел вместе с Исследовательским Центром. А за что платил? За удовольствие работать, познавать, творить. Да, Эдвард творил. Пяти-шестилетки, будущие спальники и спальницы, а пока просто рабы-малолетки обученные простейшим, элементарным навыкам, зверёныши. И Эдвард творил. Скульптор из куска мрамора делает статую, и его прославляют в веках, а здесь из живого, но столь же косного
…Эдвард стоит у стены, отгораживающей их лабораторию от обработочной камеры.
— Мне иногда страшно, Рассел.
Стена стеклянная, стекло с односторонним покрытием. Для спальников стена непрозрачна, а из лаборатории камера отлично просматривается. Он сидит за пультом, и Эдвард загораживает ему вид.
— Эд, подвинься.
Эдвард отходит вбок, и он видит камеру. Сейчас на обработке всего двое, начальный курс. Двое голых смуглых мальчишек, семи лет, спят на полу в характерной для спальников позе.
— Убедись, смотреть не на что.
— Пусть дрыхнут, — кивает он. — А чего ты боишься, Эд?
Эдвард молча кивком показывает ему на мальчишек.
— Этих?! — искренне изумляется он.
— Не притворяйся, что не понимаешь, Рассел. Там, — Эдвард касается стекла, — накоплено столько ненависти… когда-нибудь чаша переполнится и изольётся. И нас сожжёт этой лавой.
— Ты что, Библии начитался? — смеётся он.
— Оставь этот вздор попам, Рассел. Божьего гнева не бывает, а вот… этого, — Эдвард снова показывает на стекло. — Да, это невозможно, но это так. Мы обречены. Нельзя безнаказанно делать то, что делаем мы. Мы все ответим за это. Все. Рассел…
— Вижу.
Один из мальчишек во сне тянется руками к гениталиям, и он поворотом тумблера посылает разряд. Несильный, но чувствительный. Стекло звуконепроницаемо, но ему всё отлично видно. Наказанный вскочил с криком, разбудил второго. Второй подходит. Так… если ударит и начнёт драку, то вызов надзирателю, а если… да, хочет утешить. Теперь разряд по нему. Есть, отскочил. Оба ревут. Подействовало? Если повторят попытку самоудовлетворения, то повторим разряд с усилением. Без приказа запрещено. Формирование рефлекторных запретов, элементарная рефлекторная цепь. Да, подействовало. Опасливо оглядываются на дверь и ложатся. Мальчишек напоили возбудителем, они ещё не раз попытаются избавиться от возбуждения, но он и Эдвард начеку. На всю жизнь запомнят. Что без приказа любые действия запретны и потому невозможны. На бритых головках аккуратные наклейки с номерами, под наклейками электроды. И всё. Элементарно… Со взрослыми, конечно, сложнее, там приходится не просто формировать цепи и дуги, а замещать ими уже сложившиеся. Но новые методики достаточно перспективны, правда, проблемы с аппаратурой, и пока обкатываются опять же на спальниках, уже подростках, и… нет, об этом сейчас
…Рассел, не глядя, нашарил на тумбочке пепельницу и раздавил окурок. Эдвард действительно сгорел, но огненную чашу излили на него другие. И ничего с этим поделать нельзя. Смерть необратима. Единственно необратима. Всё остальное, включая, собственное сознание… Доктор говорит, что у него так же поставлены блоки. Очень глубокие и ранние. Возможно. Но думать об этом нельзя. Сразу начинает болеть голова, сильно, до тошноты. «О запретном не размышляй». И не будем. Инстинкт самосохранения превалирует над всеми остальными у всего живого, без различия расы, пола и возраста. Его не обманешь никакой идеологией.
Рассел глубоко вздохнул и лёг, повернулся лицом к стене, зябко натянул на плечи одеяло. Он жив. А пока человек жив, он должен пить, есть, спать по ночам и чем-то заниматься днём. Сейчас ночь, и потому надо спать. Хорошо бы без снов.
Андрей был уверен, что никого не встретит. Кому в ночную смену, так те давно на работе, а остальные дрыхнут. И, увидев в холле сидящего на подоконнике Криса, даже вздрогнул от неожиданности.
— Ты чего? — спросил Андрей.
Крис поднял голову.
— А ты чего шляешься?
Андрей пожал плечами.
— Так просто, — и, помолчав, всё-таки сказал: — Я у доктора Вани был.
Крис кивнул.
— Понятно, — посмотрел на Андрея и усмехнулся. — Философствовал, наверное?
— Д-да, — неуверенно ответил Андрей и тут же решительно повторил: — Да. А ты чего здесь сидишь?
— А твоё какое дело? — нехотя огрызнулся Крис.
И вздохнул. Андрей подошёл и сел рядом.
— Ты… ты сделай что-нибудь. Иссохнешь ведь так.
— Пошёл вон, — вяло ответил Крис.
Отругивался он не зло, только «для порядка», и Андрей расценил это как приглашение к разговору. Страдания Криса видели уже все. И сочувствовали. Влюбиться в беляшку… хуже пытки и представить нельзя. Сейчас это уже неопасно. Не так опасно. Но всё равно. А вдобавок ко всему, ведь даже никакого удовольствия ей не дашь. Нечем, перегорели. Руками там, ртом — это, конечно, можно, но когда помнишь, что больше у тебя ничего нет в запасе… погано.
— Слушай, Кир, да плюнь ты на всё и поговори с ней.
Крис молча покосился на него, вздохнул. И наконец признался:
— Не могу.
— Как это? — Андрей сделал вид, что не понимает. — Ты ж по-русски чисто говоришь, лучше всех.
Крис приподнял руку, чтобы дать щелчка, но, не закончив движения, уронил на колени.
— Дурак ты. О чём я с ней говорить буду? Да и… не могу я, понимаешь. Вижу её, и язык как не мой. Или вот… как судорогой горло схватит, и всё. А не вижу её…. Так совсем худо, хоть сам подушкой накройся. А она… она и не смотрит на меня. На что я ей? Спальник перегоревший. Погань рабская. А она…
Андрей подвинулся, чтобы сидеть, упираясь спиной не в холодное стекло, а в косяк.
— Ты ж теперь свободный, ты что?
— Заткнись, дурак. Тело мне освободили, а это… внутри я раб. Все мы рабы, не так, что ли?
Согласиться Андрей не хотел, а возразить ему было нечего. Он вздохнул и, помолчав, утешая, сказал:
— У индейца же, ну, помнишь, что привозили, у него же восстановилось. Подожди.
— Пять лет ждать, — вздохнул Крис. — Я ж загнусь.
— А она? — невинным тоном спросил Андрей, быстро соскакивая с подоконника подальше от Криса.