Аналогичный мир - 3

Зубачева Татьяна Николаевна

— Не уговорил ты его?

— Куда там! Я для него не авторитет. Ни погоны, ни ордена мои… Ну, этого, положим, и остальные не понимали. Но такое… И вот, понимаешь, зацепил он меня. Не могу забыть. Я потому и стал думать о таких. Навёл справки в беженском комитете.

— Это где Бурлаков заправляет?

— Он в комитете узников и жертв. Но это формально, а фактически всю репатриацию контролирует. Все угнанные — это же жертвы. Ну и…

— Слушай, — перебил его Громовой камень. — Нашему бы, ветеранскому

комитету, да бурлаковские деньги. А? Чтоб кроме дембельских ещё бы на обустройство получить.

— Размечтался! — хмыкнул Гичи Вапе. — У нас рохля в председателях, вот и получаем вместо ссуды тёплые слова и наилучшие пожелания. А откуда у бурлаковцев деньги… болтают разное. В основном, одобрительно. Дескать, грабит Империю.

— Её можно, — кивнул Громовой Камень. — И нужно.

— Да, жалко, что наш Совет не успел присоединиться, но тут уж… кто за трофеями не успел, тот и опоздал. Ладно, это в сторону, так вот, которые едут через его комитет, это интегрированные одиночки, до нас они не доезжают.

— Так ты ж сам говоришь, интегрированные, мы им не нужны.

— А они нам? И ещё. Мы им нужны, а что они этого ещё не поняли… Ну, так это и будет твоей работой.

Громовой Камень медленно, но уверенно кивнул.

— Понял. И куда мне ехать? В Кратово?

— Там уже всё есть. Но нам на уровне, — Гичи Вапе ткнул пальцем в потолок, — удалось договориться о шауни, как о втором иностранном по желанию. Первым оставляют английский, мало ли что, а шауни внесли в перечень вторых. Как узнали, многие и с той стороны, и от нас поехали в Ижорский Пояс. И ещё поедут. Там стройки, заводы… А точнее скажут в Ижорске. Ну?

— Не нукай, не запряг, — ответил по-русски Громовой Камень и рассмеялся. — Слушай, а если б ты не встретил меня?

— Я бы приехал к тебе в стойбище, — твёрдо ответил Гичи Вапе и упрямо повторил: — Ну?

— Без «ну», комбат, — Громовой Камень шевельнул плечами, намекая на стойку «смирно». — Приказы не обсуждают.

— Я не могу тебе приказывать, — тихо сказал Гичи Вапе.

— Ну, это я сам решаю, — отмахнулся Громовой Камень. — А Ижорский Пояс… смутно что-то. Он далеко?

— Смотря откуда, — улыбнулся Гичи Вапе. — Ну что, пойдём оформляться?

— Пошли, — кивнул Громовой Камень, гася окурок и подтягивая к себе палку.

Своего комбата он мог не стесняться: хоть не воевали вместе, но в одном госпитале лежали, а что Гичи Вапе из настоящих шеванезов, и его род был в числе тех пяти первых, что спасаясь от резерваций, ещё до Империи, будь она проклята, ушёл в Россию и обосновался на великой Равнине, а он сам — шеванез по названию, его род пришёл гораздо позже и получил разрешение поселиться, для них, фронтовиков, по фигу. Есть племенное родство, а есть фронтовое братство.

— Тут ведь ещё проблема, — Гичи Вапе шёл медленно, словно

раздумывая, а не подстраиваясь к его шагу, — дети. Понимаешь, мы теряем детей уехавших. Приехали-то мужчины, женщин и детей в резервациях почти не оставалось, там не этноцид, геноцид шёл в полном объёме, — Громовой Камень кивнул, показывая, что знает и понимает разницу. — А здесь пошли конфликты, и многие уезжают именно из-за этого. Там они женятся на русских, и… словом, это называется оскудением генофонда.

— Ты, комбат, меня не убеждай, я всё уже понял.

Гичи Вапе кивнул и, открывая перед ним очередную дверь, тихо сказал на шауни:

— Спасибо, собрат.

Было уже совсем темно, когда Громовой Камень тяжело взобрался на высокое крыльцо дома Михаила. Оформление бумаг, как в любой канцелярии, дело не быстрое, а потом они с Гичи Вапе посидели в чайной, а ещё потом он зашёл к Веронике Львовне, поговорил о прошлом и проконсультировался по кое-каким методическим и дидактическим вопросам. Так что и находился, и насиделся, и наговорился он сегодня досыта.

В прихожей, освещённой из кухни, он снял и повесил шинель, сел на табуретку и с натугой, но довольно удачно стащил сапоги. Выбежавшая из кухни Росинка подала ему мягкие простые мокасины и забрала на просушку портянки, а Михаил громко позвал:

— Давай, браток, как раз вовремя.

Стол был уже накрыт к ужину и… даже стопочки стояли. Громовой Камень подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо и вытерся чистеньким полотенцем, висящим рядом на гвозде.

— У меня отгул завтра, — объяснил Михаил, открывая бутылку водки. — Так что можем себе позволить.

— Давай, — согласился, усаживаясь за стол Громовой Камень. — У меня там в карманах ещё.

Михаил кивнул возившейся у печки Росинке, и та, выбежав в прихожую, тут же вернулась с двумя консервными банками.

— О! — восхитился Михаил. — Гуляем, браток!

— Гулять, так гулять, — улыбнулся Громовой Камень.

Росинка с явно привычной ловкостью открыла банки, выложила на тарелки залитых маслом и густым красно-оранжевым соусом рыбёшек и, как и вчера, села за стол.

— Ну, — Михаил разлил водку. — Не праздник, так что за знакомство и на удачу.

Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.

Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.

— Ну как, браток, удачно сходил?

— Да, — улыбнулся Громовой Камень. — Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.

— С Равнины уезжаешь? — удивился Михаил. — Отпустили?