Анархия в РФ: Первая полная история русского панка
Шрифт:
Лия Петровна Панова — мама Свина
Андрей после этого старался прогулять школу всеми возможными способами. Он убегал от меня и прятался в подвале. Я его провожу в школу, а он прямо от дверей сбежит и спрячется. Прогуливал. Ему там было очень несладко.
Я уже потом это поняла. Издевались над ним. Если бы он был физически сильным, хотя бы на уровне этих жлобов, он бы, может быть, и смог с ними справиться. Но он не мог. Он ненавидел школу.
Хотя вообще лет до четырнадцати это был золотой ребенок. На него все нарадоваться не могли. Никогда не нахамит, никогда не скажет
— Спасибо.
Потом, когда он вырос, я поняла, что все это было внешнее, а внутри ему очень многое не нравилось. Но он не хотел этого показывать, копил в себе.
В детстве он очень много читал. Очень любил сказки и постоянно просил, чтобы я ему рассказывала. Мы включали музыку, и я начинала рассказывать. Он прибегал ко мне вечером и просил продолжения вчерашнего рассказа. А я просто делала такое ассорти из всех сказок, какие знала. Ну и сама придумывала много чего.
Мне часто приходилось брать его с собой в театр — на работу. Не с кем было оставить дома. Во время спектаклей он сидел за кулисами, и мне казалось, что ему там нравится. А уже потом, в одном из интервью его как-то спросили — мол, ты вырос в театральной семье, какие у тебя впечатления о театре?
— Самые отвратительные! — ответил Андрей. — Без конца замученные голые потные женщины…
Я отвела его в актерский детский сад. Он так плакал, так плакал… но меня все-таки заставили уйти — мол, обойдется, привыкнет. На следующие сутки он начал плакать уже с ночи:
— Мама! Не води меня туда…
Я все равно его отвела. А когда пришла за ним, воспитательница говорит:
— Знаете, наверное, не надо ему ходить в сад… Он не ест и постоянно ждет вас. Первый раз такое вижу.
Это было уже поздней осенью. Воспитательница рассказывала, что, когда все гуляли, он специально сел на скамейку и снял ботиночки. Чтобы простудиться. И простудился-таки.
У меня болела мама, а мне нужно было ходить на работу. И я отправила его летом в лагерь. Там вожатая сказала мне то же самое. Андрей целыми днями ходил вдоль забора и смотрел — не иду ли я за ним? Он не любил ни детские сады, ни лагеря… Но все равно приходилось летом отправлять его. У меня была работа, мама болела…
Он был очень домашним. Из Ялты, из шикарного лагеря Всероссийского театрального общества, он писал мне письма: «Мама, мне очень плохо, забери меня…» Поэтому, наверное, он из дома до конца так и не ушел. Пытался жить у своих женщин, но всегда возвращался.
Внешне он выглядел очень жизнерадостным. Но внутри у него, я знаю, все время была какая-то боль. Ему было необходимо как-то выплеснуть ее, но при этом никого не обидеть.
…
В школе он с трудом доучился до восьмого класса и пошел в техникум медицинского оборудования. Но, когда там сказали, что из всех выпускников в городе остается только десять процентов (а остальных отсылают неведомо куда), я его забрала.
Он перешел просто в медицинский техникум, и, мне кажется, именно там он начал пить. В школе он вообще не пил. Даже вина. А вот когда перешел в этот техникум — смотрю, один раз
Потом он заболел, много пропустил, и снова я его забрала — уже из второго техникума. Родственники меня уговорили — давай его на завод. Там его, мол, исправят. От чего исправят?.. С этого завода мне его один раз вообще принесли невменяемого. Он работал фрезеровщиком. Это тоже ему явно не подходило.
После завода Андрей устроился на курсы продавцов радиотоваров. Вот тогда и началось его увлечение музыкой. А в детстве он увлекался марками. От ларьков, от магазинных витрин его было не оторвать… Я ему в этом очень потакала, покупала все, что он хотел.
А после курсов радиопродавцов пошло увлечение пластинками. Я помню, как Андрей с компанией ездил на рынок. Все эти диски, плакаты, облавы, погони дружинников… И он стал заниматься гитарой. Играть его учили какие-то взрослые ребята — сейчас я их в нашем районе уже не вижу. Он день и ночь просиживал дома, играл. Ну, тоже хорошо.
А дальше должна быть армия. Я его спросила — ты хочешь в институт? В какой? Он ответил, что пошел бы в театральный.
Он прошел первый тур у Кацмана — в одном потоке с Максимом Леонидовым, который позже собрал группу «Секрет». Все вроде стало складываться. Его вроде бы собирались принять. Но представитель партийной организации спрашивает — а как твое отчество? Валерьевич? А кем тебе приходится Валерий Панов? Андрей говорит — отец. И на следующем туре его зарубили.
Тогда у меня была очень хорошая знакомая — актриса из Пушкинского театра. Я очень переживала, а она мне говорит — не переживай, я тебя сведу с нашим режиссером Игорем Горбачевым. Поговоришь, может, он поможет.
Я пришла к нему с Андреем. На экзамене Андрей читал Франсуа Вийона. Комиссия удивилась — отчего такой мрачный выбор? Но когда Андрей после Вийона спел им «Ой мороз, мороз», они поняли, что с парнем все нормально. Горбачев прослушал и говорит:
— Вы даете мне слово, что он не подаст документы на выезд из СССР?
Я ответила, что это исключено. Он вообще за границу никогда не стремился. И Игорь Горбачев его принял.
Пока он учился, от отца ему шла официальная материальная помощь. Когда приходили сертификаты от отца, я старалась его приодеть. Но носить модную одежду он категорически отказывался:
— Мать, не покупай ты мне этого всего. Не на что больше деньги, что ли, потратить?
Все эти импортные вещи так у нас и висели в шкафу. Что-то я потом продала, что-то Андрюшка раздарил друзьям. Кожаный пиджак у него был, дубленка — во всем этом его никто ни разу не видел. Он любил только джинсы. Больше ничего не носил.
Хотя он был очень, как это теперь называется, стильным человеком. Потом уже, когда пошли концерты, он часами перемерял перед зеркалом свой гардероб. Андрей старался найти общий образ: чтобы каждая вещь соответствовала другой, чтобы в костюме была цельность. И это притом, что в сознательном возрасте он ни разу не надел на себя ни единой новой вещи. Но со своими старыми вещами и поношенными кедами он был очень стилен, очень вдумчиво подходил к своему гардеробу.
Он стал учиться в институте — вместе с Колей Фоменко из того же «Секрета». Уже к зиме они организовали свою группу. Фоменко часто приходил к нам в гости. А потом Андрей мне сказал, что играть все роли подряд он не хочет, а чтобы играть те роли, которые ему по-настоящему близки, — он не настолько талантлив. И бросил институт.