Анархизм

Боровой Алексей Алексеевич

Но государство — указываетъ Бакунинъ — есть зло «исторически необходимое..., —столь-же необходимое, какъ были необходимы первобытная животность и теологическія пустосплетенія людей». Оно обречено исчезнуть; его замнитъ свободное общество, которое, отправляясь отъ удовлетворенія своихъ естественныхъ потребностей, будетъ строиться на началахъ полнаго самоопредленія, отъ маленькой общины къ грандіозному міровому союзу, объемлющему все человчество. Связь отдльныхъ ячеекъ — не принудительна, она основывается не на закон, но на свободномъ соглашеніи всхъ. Общая воля — вотъ источникъ всхъ правовыхъ нормъ для Бакунина и разъ принятое добровольное соглашеніе обладаетъ обязывающей силой.

IV) Съ воззрніями Кропоткина на государство мы познакомились выше. Въ «Рчахъ бунтовщика» и «Завоеваніи хлба» онъ далъ чрезвычайно полную увлекательную картину будущаго общественнаго строя — федераціи общинъ,

въ основаніи котораго должно лежать исполненіе договора свободныхъ и равныхъ людей. Дйствующее гражданское и уголовное право находитъ въ Кропоткин безпощаднаго критика: «Если изучать милліоны законовъ, подчиняющихъ себ человчество — пишетъ онъ — легко можно замтить, что они подраздляются на три обширныхъ класса: законы, защищающіе собственность, законы, защищающіе правительство и защищающіе личность. Вс они равно безцльны и вредны. Соціалисты превосходно знаютъ, какую роль играютъ законы о собственности... Они служатъ не для того, чтобы обезпечить отдльнымъ лицамъ или обществамъ пользованіе плодами ихъ трудовъ. Наоборотъ, для того, чтобы узаконить похищеніе части продукта у его производителя и защищать похитителя. Что касается законовъ, защищающихъ правительство, то стоитъ ли его защищать, когда вс правительства, монархическія или конституционныя или республиканскія, имютъ своей цлью удержать насиліемъ привилегіи имущихъ классовъ: аристократіи, буржуазіи, духовенства. Боле всего предразсудковъ существуетъ насчетъ третьей категоріи законовъ, охраняющихъ личность. Но анархисты — восклицаетъ Кропоткинъ, — должны всюду проповдывать, что и эти законы такъ же вредны, какъ и вс остальные. Прежде всего извстно, что, по крайней мр, 75% всхъ преступленій противъ личности внушаются желаніемъ обладать чужимъ богатствомъ. Эти преступленія должны исчезнуть вмст съ исчезновеніемъ частной собственности. Что касается другихъ мотивовъ, то уменьшила ли когда-нибудь жестокость наказаній число преступниковъ? Остановился ли когда-нибудь хоть одинъ убійца изъ-за страха наказанія? Кто хочетъ убить своего ближняго изъ мести или нужды, тотъ не станетъ раздумывать надъ послдствіями. Каждый убійца убжденъ, что онъ избгнетъ наказанія... Если бы убійство было объявлено безнаказаннымъ, то, конечно бы, число убійствъ не увеличилось, а сократилось, такъ какъ много убійствъ теперь совершается рецидивистами, испорченными въ тюрьме».

Но и Кропоткинъ, подобно своимъ предшественникамъ, признаетъ правовую норму, обязывающую исполненіе договора.

Въ «Завоеваніи хлба» онъ подробно останавливается на разбор возраженій, обычно представляемыхъ противъ анархическаго коммунизма. Слдуетъ признать, что въ отвтахъ Кропоткина все-же больше гуманизма и вры въ силу любви, долженствующей связать людей, чмъ покоряющей логики.

Кропоткинъ, несомннно, правъ, когда онъ говоритъ, что «бездльничать можетъ захотть только меньшинство, ничтожное меньшинство общества», что, поэтому, прежде чмъ «законодательствовать» противъ него — слдуетъ узнать причины страннаго желанія «бездльничать» и устранить ихъ. Однако, до точнаго изученія «причинъ» и тмъ боле устраненія ихъ, рецидивы «бездлья» или будемъ говорить обще, нежеланія подчиниться, принятымъ коллективомъ ршеніямъ могутъ найти мсто и въ самой благоустроенной общин. Вдь, нельзя вообще представить ни одного соціальнаго состоянія, которое не могло бы породить протестанта и тревоги, связанной съ его появленіемъ. Въ этихъ случаяхъ обществу остается одно — изгнать непокорнаго. Но послднее практически есть страшное ограниченіе правъ, которое ляжетъ клеймомъ на бунтующую, хотя-бы и недостойно, личность. И невольно, встаетъ сомнніе — найдетъ-ли еще изгой, отвергнутый общиной, легко себ мсто въ другой! А подобрать себ спеціальную группу на «новыхъ началахъ» — не просто, хотя бы уже изъ однихъ техническихъ основаній.

V) Въ области философскихъ построеній Тэкеръ — послдователь Штирнера, въ области соціально-политической онъ слдуетъ за Прудономъ и Уорреномъ. У Штирнера Тэкеръ беретъ идею неограниченнаго верховенства индивида, у Прудона и Уоррена онъ заимствуетъ методы, помощью которыхъ надется переформировать современный ему общественный строй въ новое свободное общежитіе, построенное согласно индивидуалистическимъ началамъ.

Крайній индивидуалистъ, — Тэкеръ категорически отвергаетъ всякую принудительную организацію. Отсюда его рзко отрицательное отношеніе къ государству. «..Государство, — пишетъ онъ, —самый колоссальный преступникъ нашего времени... Не защита является существеннымъ его признакомъ, a нападеніе, посягательство... Уже первый актъ государства, принудительное обложеніе и взиманіе податей, является нападеніемъ, нарушеніемъ равенства и свободы и отравляетъ собою вс послдующіе его акты...»

Съ

одинаковой силой протестуетъ Тэкеръ противъ монополій — государственныхъ и классовыхъ, защищаемыхъ государствомъ: монетной, тарифной, патентной и др. Монополіямъ онъ противопоставляетъ въ реформированномъ стро начало неограниченной конкурренціи. «Всеобщая неограниченная конкурренція обозначаетъ совершеннйшій миръ и самую истинную кооперацію!..»—восклицаетъ онъ. Эти воззрнія объясняютъ намъ ту страстную борьбу, которую ведетъ индивидуалистическій анархизмъ противъ государственнаго (вообще авторитарнаго) соціализма. Въ послднемъ абсолютное торжество большинства, угнетеніе личности ; въ немъ — власть достигаетъ «кульминаціонной своей точки», a монополія — «наивысшаго могущества». Въ этомъ смысл индивидуалистическій анархизмъ не видитъ принципіальнаго различія между государственнымъ соціализмомъ и коммунистическимъ анархизмомъ; послдній представляется ему лишь фазой въ общемъ развитіи соціалистической доктрины:.. «Анархизмъ означаетъ абсолютную свободу, — пишетъ Тэкеръ — а коммунисты отрицаютъ свободу производства и обмна, самую важную изъ всхъ свободъ — безъ которой вс другія свободы въ сущности не имютъ никакой или почти никакой цны...»

Индивидуалиалическій анархизмъ, въ представленіи Тэкера, есть гармоническая общественная организація», предоставляющая своимъ членамъ «величайшую индивидуальную свободу, въ равной мр принадлежащую всмъ.» Единственное ограниченіе правъ человка и «единственную обязанность человка» Тэкеръ видитъ лишь въ уваженіи правъ другихъ. Насиліе надъ личностью или правомъ собственности другого, правомъ, основанномъ на трудовомъ, а не на монопольномъ начал, — недопустимо.

Самымъ оригинальнымъ моментомъ въ ученіи индивидуалистическаго анархизма является ршительное допущеніе имъ частной собственности. Проблема, стоявшая передъ индивидуалистами, была такова: допустимо ли въ анархическомъ обществ, чтобы отдльная личность пользовалась средствами производства на началахъ частной собственности. Если бы индивидуалистическій анархизмъ отвтилъ отрицательно, онъ высказался бы этимъ самымъ за право общества вторгаться въ индивидуальную сферу. И абсолютная свобода личности, являющаяся символомъ всего ученія, стала бы фикціей. Онъ избралъ второе, и институтъ частной собственности на средства производства и землю, — другими словами, право на продуктъ труда возродилось въ индивидуалистическомъ анархизм.

Признавая эгоизмъ единственной движущей силой человка, Тэкеръ изъ него выводитъ законъ равной свободы для всехъ. Именно, въ ней эгоизмъ и власть личности находятъ свой логическій предлъ. Въ этой необходимости признавать и уважать свободу другихъ кроется источникъ правовыхъ нормъ, основанныхъ на общей вол.

Такимъ образомъ, индивидуалистическій анархизмъ не только допускаетъ право, какъ результатъ соглашенія общины, но склоненъ защищать его всми средствами. Тэкеръ не останавливается ни передъ тюрьмой, ни перед пыткой, ни передъ смертной казнью.

Если бы даже индивидуалистическій анархизмъ во всхъ отношеніяхъ удовлетворялъ потребности человческаго духа, то уже одно допущеніе имъ возможности подобнаго реагированія со стороны общественнаго организма на отдльные акты личности является полнымъ ниспроверженіемъ всхъ индивидуалистическихъ идеаловъ. Можно ли говорить о неограниченной свобод личности въ томъ стро, гд ею жертвуютъ въ случа нарушенія, хотя бы и самаго священнаго договора? Слдовательно, и здсь, какъ и въ коммунистическомъ анархизм, мы сталкиваемся съ той же трагической невозможностью — разршить величайшую антиномію личности и общества въ смысл «абсолютной» свободы личности.

Всякое неисполненіе или уклоненіе отъ соглашенія представляетъ уже собою нарушеніе чужого права. Если анархизмъ мирится съ такимъ порядкомъ, онъ кореннымъ образомъ извращаетъ тотъ принципъ, который положенъ въ основу всего его ученія: принципъ равноправности членовъ, принципъ абсолютнаго равенства, какъ логическій выводъ абсолютной свободы всхъ индивидовъ, объединенныхъ въ союзъ. Если же анархизмъ не желаетъ мириться съ тмъ хаосомъ, который является неизбжнымъ результатомъ такого порядка отношеній, онъ долженъ создавать карательныя нормы.

Изъ всего изложеннаго выше очевидно, что анархизмъ — не мечтательный, но дйствительный, стремящійся дать живой, реальный выходъ бунтующему противъ насилій человческому духу — не долженъ говорить о фикціяхъ — «абсолютной», никмъ и ничмъ «неограниченной» свобод, отсутствіи долга, совершенной безотвтственности и пр.

Вчная, въ природ вещей лежащая — антиномія личности и общества — неразршима. И искать съ фанатическимъ упорствомъ ршенія соціологической «квадратуры круга» — значило-бы напрасно ослаблять себя, оставить безъ защиты то, что въ міровоззрніи есть безспорнаго и цннаго.