Анастасия (сборник)
Шрифт:
— Молодец, что догадался послать за Стариком, — сказал Гилл.
Старик, собственно говоря, был прежде всего достопримечательностью. В свое время он так и не стал толковым работником тайной службы, и ученого из него не получилось, аэда не вышло, как солдат он тоже не состоялся. Но неоспоримым его достоинством была прямо–таки нечеловеческой глубины память. Колоссальные свои знания он не умел ни к чему применить, но другим как нельзя более кстати оказывались иногда его знания и воспоминания о людях,
Гилл спустился по широким ступеням в глубокий холодный подвал. Караульный торопливо забегал вдоль стен, зажигая многочисленные факелы. Шипела смола, треща, разлетались огненные капли, и подвал постепенно наполнялся трепещущим ярким светом. От того, что лежало на полу, покрытое грубым полотном, во все стороны протянулись прозрачные тени, чернеющие там, где случайно накладывались друг на друга. Легко ступая, подошел Эвимант, один из ближайших помощников Гилла, замер в выжидательной готовности.
— Поднимите полотно, — сказал Гилл и отодвинулся, чтобы сандалией не коснуться края старого, замусоленного покрывала. Добавил брезгливо: — Пора заменить, проследи–ка, Эвимант.
«Смерть, — подумал он, — а к смерти невозможно привыкнуть, даже сталкиваясь с ней чаще, чем это положено нормальным людям. Смерть всегда нелепа, бессмысленна, как всякое разрушение, противостоящее порядку, особенно если служишь как раз порядку».
Гилл подошел поближе, наклонился, заглянул в широко раскрытые глаза микенца. Он знал, что россказни о том, будто в глазах убитого навечно запечатлевается облик убийцы, — глупые байки, но все равно надеялся иногда.
Ничего, разумеется, не видно было в мертвых глазах, только отражение Гилла и колышущегося пламени. Да еще ярость застыла на лице. «Настоящий титан, — подумал Гилл, — неудивительно, что к нему побоялись подойти близко».
Гилл перешел к кентавру.
— Странно, что он не воняет, — сказал Эвимант.
— Что?
— Запах от него, как от обычного человека, — сказал Эвимант. Удивительно даже. Это же вонючие, грязные скоты.
— А ты часто с ними встречался? — рассеянно спросил Гилл, не оборачиваясь.
— Почти что и нет.
— Они такие же люди, как и мы.
— Эти–то твари? — хмыкнул Эвимант. — Полукони, полускоты.
Гилл выпрямился и уперся ему в лицо холодным, жестким взглядом. Эвимант попытался не отводить глаз, но это ему, конечно же, не удалось, и он опустил голову. У него было красивое, запоминающееся лицо, выражающее решимость и волю. Но Гилл Эвиманта почему–то терпеть не мог, и чем дальше, тем больше.
— Запомни, — сказал он тихо, — мы обязаны следить, чтобы законы защищали всех живущих в государстве — кентавров и фиванцев, хеттов и лапифов.
— Я все понимаю, — сказал Эвимант. — Мы обязаны.
— Ну да, — сказал Гилл. — Я был одним из лучших учеников в школе. «От отца кентавры унаследовали грубость, Жестокость, неблагодарность, страсть к насилию, от матери — легкомыслие, ветреную переменчивость». Откуда это?
— Классический труд «О происхождении кентавров».
— Ты тоже был способным учеником, — сказал Гилл.
Можно было сказать многое: что классические труды пишутся все же людьми, а не богами, что никто из смертных не видел вечно кружащегося в Аиде огненного колеса, что давно истлели кости тех, кто знал Иксиона. Но не следует говорить всего, что думаешь.
— Так, — сказал Гилл, подходя вплотную. — Может быть, ты считаешь и меня ниже себя, твоего начальника, — вдруг во мне найдется капля неаттической дорийской крови?
Он злорадно отметил, как бледнеет, отступает на шаг Эвимант. Из угла бесстрастно смотрел сыщик Эпсилон. Колыхались тени.
— Нет! Нет! Я не хотел сказать…
— Верю, верю, успокойся, — небрежно отмахнулся Гилл.
Иного способа уязвить нахального хлыща не было, и все же Гилл не чувствовал себя победителем. Ни капельки. Правда, и побежденным он никак не мог оказаться.
— Эвимант, уж не жениться ли ты собрался? — вдруг спросил из угла сыщик Эпсилон. — Уж больно много времени ты проводишь с Неей.
Гилл удивленно обернулся — вопрос был совсем не ко времени и не к месту. И перехватил злобный взгляд Эвиманта — чересчур злобный для простого раздражения, что кто–то сует нос в чужую личную жизнь. Но задуматься над этим не успел — дверь распахнулась, караульный крикнул сверху:
— Старик идет!
Старик, конечно, вряд ли бы спустился сам по довольно крутым и влажным ступеням — его без натуги несли на руках двое дюжих сыщиков. Судя по ухмылкам, роль носильщиков их только забавляла.
Старика осторожно поставили на пол.
— Придерживать под локоток, дедуля? — Сыщики разразились жизнерадостным хохотом. Они были неплохими парнями, только никак не могли уразуметь, почему этот хилый старикашка бывает необходим Гиллу более даже, чем они, сильные, ловкие и сообразительные.
Гилл хмуро махнул рукой, и они направились прочь.
— Доживешь до моих лет — и на урыльник сам не сядешь! — закричал вслед Старик. — Если доживешь, ню–хало!
— Угомонись, — сказал Гилл. — Дело серьезное.