Анастасия. Загадка великой княжны
Шрифт:
Неустрашимая Эми Смит была внучкой мэра Гамбурга. Отчет о ее приключениях в бывшем великом герцогстве Гессен был впоследствии приложен фрау фон Ратлеф к документам по этому делу. «Когда я решила летом 1925 года поехать в Дармштадт, – вспоминала Эми Смит, – моим единственным побуждением были настойчивые просьбы беспомощной, всеми оставленной, тяжело больной женщины».
Анастасия сама просила фройляйн Смит совершить это путешествие. «Она была целиком за этот план. Сама разработала все детали: когда я могла поехать, когда вернуться, и была убеждена, что ее дядя – великий герцог – приедет вместе со мной и увезет ее. Тогда, как она думала, всё будет хорошо».
Эми
«Остается еще возможность, что за всем этим стоит какой-то неизвестный гипнотизер», – отвечал граф.
«И кого в Дармштадте считают этим чудесным гипнотизером? – ворчала Эми Смит по дороге в Берлин. – Фрау фон Ратлеф?»
Тем временем здоровье Анастасии ухудшилось. Фройляйн Смит не знала, как сообщить ей свои известия. «К сожалению, – сказала она, – ваш дядя не смог приехать со мной сразу, как мы надеялись. Но всё будет хорошо. Вы должны потерпеть еще немного».
Анастасию это не утешило. Плача, она отвернулась к стене. «Они все приедут, когда я умру», – прошептала она.
Эми Смит не скрывала своего невысокого мнения о великом герцоге Гессенском. «Я чувствовала, что имею дело с кем-то, абсолютно лишенным гуманности и чувства ответственности, которое должно было бы побудить его выяснить эту страшную и трагическую загадку… Все мои дальнейшие попытки убедить великого герцога прибыть в Берлин инкогнито для выяснения этого дела были решительно отвергнуты. Великий герцог не может прибыть в Берлин с такой целью. Это могло бы попасть в газеты». Но Эми Смит отлично знала, что это всего лишь отговорка. Ей была известна подлинная причина непреклонности великого герцога. «Это нечто такое, что фрау Чайковская сказала о нем, – осторожно признавала фройляйн Смит. – Я сразу поняла, что нечаянно задела больное место».
За несколько дней до отъезда Эми Смит в Дармштадт Гарриет фон Ратлеф спросила Анастасию, знала ли она лично великого герцога Гессенского. «О да, – отвечала Анастасия, – это брат мама, его зовут Эрнст».
«А когда вы его в последний раз видели? Вы, должно быть, были еще маленькая».
«Нет! Im Kriege bei uns zu Наше» (во время войны у нас дома).
Фрау фон Ратлеф изумленно на нее уставилась. Во время Первой мировой войны великий герцог Гессенский сражался против царской России. Невероятно, чтобы его принимали при русском дворе, когда шли военные действия, и чтобы Анастасия могла его видеть. «Вы что-то путаете, – сказала фрау фон Ратлеф, обычно ей не противоречившая, – может быть, вы хотите сказать, до начала войны?»
«Нет, нет, он был у нас тайно. Он хотел убедить нас или уехать из России, или поскорее заключить мир. Мой дядя может подтвердить, что я говорю правду».
«Я была поражена, – говорила фрау
«Вы ошибаетесь», – настаивала она, пока Анастасия не вышла из себя:
«Он даже сказал мама: “Нет больше принцессы Солнышко!”»
«Я была поражена», – повторила Гарриет фон Ратлеф. Но, подумала она, если это – правда, если это так и было и никто об этом не знал? И она снова спросила Анастасию: «Вы уверены? Вы уверены?»
«Да, уверена, – отвечала Анастасия, – вполне уверена».
Реакция семьи
В 1929 году, когда скандал по поводу ее притязаний разразился в прессе, Анастасию просили объяснить упорную враждебность к ней при дворе «ее дяди Эрни», великого герцога Гессенского. Она объяснила, насколько сумела: «Это началось с того момента, когда я рассказала… о том, что он (великий герцог) приезжал в Россию. Тогда и началась их кампания против меня… Я не знала, что происходит… Я была тогда при смерти и не знала, что происходит…
Это было во время войны – в 1916 году. Он приезжал заключить договор с папа и мама. Он приезжал под чужим именем, но все мы, дети, его знали, так как видели его раньше. Если бы это стало известно, его бы выслали из Германии, и он ужасно боялся…»
Но что это был за «договор»? Как могла Анастасия знать, что великий герцог приезжал в Россию «убедить нас уехать из России или поскорее заключить мир»? Она продолжала: «Я слышала, как мама говорила об этом. Мы все были очень дружны и все знали, что происходит дома… Мне было тогда около пятнадцати. Конечно, я могла понимать всё. Мы были так близки во всём…
Я очень не люблю говорить что-либо о моих родных и что они делали во время войны, но когда я упомянула случайно, что дядя приезжал к мама в 1916 году, я не понимала, что он сделал это без разрешения. Было очень неосторожно с моей стороны упоминать об этом… так как это явно принесло дяде серьезные неприятности».
Эми Смит назвала это «больным местом». Она хорошо помнила ход событий в Дармштадте: как она встретилась с графом Гарденбергом, адъютантом великого герцога; как он сомневался, не выражая, однако, активного протеста; как с интересом и сочувствием просматривал записки Гарриет фон Ратлеф. На самом деле, при первой встрече он казался «потрясенным» сообщением фрау фон Ратлеф, но когда Эми Смит увиделась с ним снова на следующий день, после его консультации с великим герцогом, «он совершенно изменился… Он был со мной почти груб и начал с того, что Анастасия – самозванка. Я объяснила ему, что это мы уже обсуждали с ним, и я могу заверить его, что кто бы она ни была, она не самозванка». Тогда Гарденберг взорвался: «О чем думает эта бесстыжая особа, утверждая, что великий герцог был в России во время войны?» Ярость в его голосе испугала ее. «Он ходил взад-вперед по комнате, и у меня было такое впечатление, что произошла катастрофа, мне совсем непонятная. Поэтому, чтобы успокоить его, я сказала: “Ну, значит, он там не был. Мы тоже этому не поверили”».
Но графу Гарденбергу этого было мало. Фройляйн Смит следует знать, что в Германии есть законы против мошенничества. и клеветы. И шантажа. Анастасия – самозванка, снова заявил он, или сумасшедшая, или и то и другое. И лучше бы ей не сообщать об этом прессе. «Если бы граф Гарденберг просто отмахнулся от заявления Анастасии как вздорного, – сказала Эми Смит, – на этом всё бы и кончилось, по крайней мере для меня. Но его крайнее возбуждение дало мне понять, что мы коснулись чего-то очень важного».