Анастасия. Загадка великой княжны
Шрифт:
Весь остальной персонал мог подтвердить, что фройляйн Унбекант говорила о России уверенно и точно. «Она обнаружила такое основательное знание географии, – говорила одна из сестер, – и такое владение политическими вопросами! Я сразу могла понять, что она из самого высшего общества». И она имела разительное сходство с членами русской царской семьи. По крайней мере, так казалось сестрам, сравнивавшим ее внешность с фотографиями царской семьи в одном из иллюстрированных журналов. Много таких журналов валялось на столах в клинике, некоторые из них еще 1914 года, а в других, более свежих, сообщалось сенсационное известие об убийстве царя и его семьи в Екатеринбурге. Внимание сестер сразу же привлекла фотография четырех царских дочерей. Они внимательно ее рассматривали, обсуждали и, наконец, решили поставить вопрос
Сестра Берта Вальц утверждала, что при виде фотографий «поведение фройляйн Унбекант заметно изменилось». Она «очень опечалилась, побледнела и сказала: “Я всё это знаю!”» Собравшись с духом, сестра Вальц указала на одну из великих княжон и сказала, что эта царская дочь, предположительно, спаслась. Фройляйн Унбекант поправила ее и сказала: «Нет, не эта, но другая».
Которая? Сестра Вальц очень хотела узнать, но фройляйн Унбекант ничего не сказала. «На следующий день она была в полном изнеможении и в депрессии».
Сестра Вальц убеждена, что то был первый раз, когда фройляйн Унбекант увидела фотографии царской семьи, но, в соответствии с еще одним свидетельством, это было не так. Tea Малиновская, недавно поступившая ночная сестра, вспоминала, как однажды вечером к ее столику подошла фройляйн Унбекант. Этот случай застал ее врасплох:
«Посидев со мной с полчаса, она сказала, что хочет показать мне кое-что. Подойдя к постели, она достала из-под матраса номер “Берлинер Иллюстрирте”. На обложке была фотография царской семьи. Положив передо мной журнал, она спросила, не вижу ли я что-то особенное. Я пристально разглядывала фотографии, не понимая, о чем идет речь. Однако, присмотревшись, я заметила отчетливое сходство между фройляйн Унбекант и младшей дочерью царя. Я притворилась, что не вижу ничего особенного. Тогда она указала на молоденькую девушку и спросила, неужели я ничего не замечаю. Я сказала: нет. “Разве вы не видите сходство между нами?” – спросила она. Я была вынуждена признать, что вижу. Вдруг она очень расстроилась. Я спросила ее, не она ли это. Она отвернулась, не желая продолжать. Я сказала ей, что не следовало заходить так далеко, если она не готова рассказать мне остальное».
Именно тогда, осенью 1921 года, фройляйн Унбекант открыто заявила, что она – ее императорское высочество великая княжна Анастасия Николаевна. Сестра Малиновская вспоминает, что во время последовавшего между ними разговора фройляйн Унбекант была «очень расстроена». Она говорила о своих сестрах, о зашитых ими в одежду драгоценностях, о последней ночи в Екатеринбурге, когда «горничная бегала с подушкой в руках, пряча в ней лицо и пронзительно крича», и о «главаре убийц, подошедшем к ее отцу, издевательски размахивая револьвером… и выстрелившем в него».
В газетной статье, опубликованной в 1927 году, Tea Малиновская писала: «Она взволнованно просила меня бежать с ней в Африку… Когда я возразила, что там идет война, она сказала, что мы можем вступить во французский Иностранный легион в качестве сестер милосердия и что там мы будем в большей безопасности, чем здесь у евреев… Она была убеждена, что врачи-евреи в клинике состоят в заговоре с большевиками и однажды они ее предадут». Сестра Малиновская поняла особый смысл этих слов. В то время евреев, вечных козлов отпущения в Европе, обвиняли не только в организации большевистской революции в России, но и непосредственно в убийстве царской семьи в Екатеринбурге. Убийство Романовых впоследствии максимально использовалось нацистами в период их прихода к власти в Германии. Поэтому в качестве «великой княжны Анастасии» фройляйн Унбекант не было необходимости объяснять или оправдывать свой антисемитизм.
Вернувшись домой, Tea Малиновская рассказала о беседе с фройляйн Унбекант своему жениху, врачу. В ответ она встретила лишь недоумение: а что еще она рассчитывала услышать в сумасшедшем доме? Дело могло бы на этом и закончиться, если бы в Дальдорф не поступила Клара Пойтерт, «высокая, худая, костистая женщина» пятидесяти одного года, то ли портниха, то ли прачка – это так и не было установлено.
До Первой мировой войны она жила в России. Клара сама впоследствии утверждала, что служила в Москве гувернанткой, но, по другим сведениям, она также была и мелкой немецкой шпионкой, надежным источником великосветских сплетен. В любом случае,
Клара поступила в Дальдорф в конце 1921 года, после того как обвинила своих много вытерпевших от нее соседей в краже денег. В клинике она вела себя беспокойно, скучала и злилась. Довольно скоро она привязалась к стройной девушке, лежавшей в другом конце палаты. Фройляйн Унбекант совершенно заворожила Клару с момента ее поступления в клинику. Это была «важная персона», вспоминала она. «Все в палате это знали». Было и еще кое-что. В докладе русских монархистов от июня следующего года говорится, что Клара «впервые встретила неизвестную в Дальдорфе и лицо девушки показалось ей знакомым. Она (Клара) хотела заговорить с ней, но ее первая попытка не удалась, поскольку незнакомка отказалась отвечать. Через некоторое время Клара снова обратилась к ней со словами: «Ваше лицо мне знакомо, вы не из простых». Испуганно на нее взглянув, неизвестная прижала палец к губам, призывая ее к молчанию. Вскоре после этого она сама подошла к Кларе и подружилась с ней.
Неясно, почему фройляйн Унбекант решила, что может доверять Кларе Пойтерт. Возможно, одиночество взяло верх над опасениями. «Мы еще больше сблизились, обнаружив, что были единственно нормальными людьми среди безумных, – вспоминала Клара. – Мы беседовали и даже шутили». Возможно, фройляйн Унбекант искренне расположилась к Кларе, привлеченная ее добродушием и материнской заботой, которую Клара умела проявлять в свои благополучные дни. Возможно, что Клара, в состоянии возбуждения, много ей наговорила. Клара тоже видела в газетах фотографии царской семьи. В одном номере «Берлинер Иллюстрирте Цайтунг» была статья «Правда об убийстве царя». Под фотографией великих княжон Татьяны, Марии и Анастасии Клара прочла о слухе, пронесшемся по Сибири в 1918 году и теперь упорно державшемся в Европе: «Правда ли, что одна из царских дочерей жива?»
Клара не замедлила сделать собственный вывод. По одному из рассказов, она подбежала к постели фройляйн Унбекант, сунула ей в лицо газету и закричала во весь голос: «Я вас узнала! Вы – великая княжна Татьяна!»
«Татьяна», по этой версии, не подтвердила и не опровергла это заявление, но заплакала и закрыла лицо одеялом.
Тут всё и началось; вся палата это слышала. В конце концов фройляйн Унбекант поверила, что встреча с Кларой
Пойтерт может обернуться для нее благом. Ходили слухи, что пациентов палаты «Б» переведут в другую клинику, где-то в глуши Бранденбурга. Дальдорф внезапно перестал быть надежным убежищем. Зная, что ее болтливую соседку скоро выпишут, «и явно страдая от необходимости обращаться к ней за помощью, фройляйн Унбекант взяла дело в свои руки». «Моя бабушка живет в Дании, – рассказала она Кларе. – Есть еще и тетка в Германии». Клара услышала имя, произнесенное на французский лад: «Ирен». «Напишите ей, – сказала фройляйн Унбекант. – Она знает, что делать». Но она умоляла Клару быть осторожной. Следует опасаться не только людей со стороны, но и тех, кто поблизости. Снова возник фантом «врачей-евреев». Мысль о том, что они могут сделать с ней в более отдаленном месте, говорила фройляйн Унбекант, приводит ее в ужас.
Возбужденная этими откровениями, Клара обещала быть осторожной. Состоялось еще несколько тайных бесед, разглядывание фотографий в «Берлинер Иллюстрирте», еще призывы к осторожности, и затем Клару отпустили. Она покинула Дальдорф 20 января 1922 года, и началось дело «Анастасии».
Анастасии, а не Татьяны.
Потом все удивлялись, почему сестры в Дальдорфе не сделали ничего, чтобы прояснить путаницу, возникшую после возвращения Клары Пойтерт в Берлин. Ответ был слишком прост, чтобы многие могли поверить: фройляйн Унбекант просила не говорить о ней, и они серьезно отнеслись к данному обещанию, как и положено медсестрам. Никто не мог поставить им в вину и минутную нерешительность. История фройляйн Унбекант была фантастической.