Анастасия. Загадка великой княжны

Курт Питер

В Дальдорфе Швабе нашел баронессу Буксгевден и Зинаиду Толстую, в волнении расхаживающих по приемной. Баронесса громогласно настаивала, чтобы фройляйн Унбекант привели к ней. Когда это не получилось, о чем Швабе мог бы предупредить ее заранее, баронесса приказала Швабе остаться в приемной и «задержать» Клару Пойтерт, если та появится. Затем она и Зинаида Толстая вместе вошли в палату «Б».

Никто никогда не узнал, что там произошло в те несколько минут, которые баронесса Буксгевден провела в палате в первое свое посещение. Всё, что мог рассказать об этом Швабе, это то, что баронесса вышла из комнаты, постоянно меняясь в лице, то краснея, то бледнея. Баронесса была явно «возбуждена, –

писал он, – однако она сказала, что это не великая княжна». Зинаида Толстая упрашивала ее вернуться в плату и взглянуть еще раз, по крайней мере подольше, прежде чем принять такое важное решение. Наконец баронесса согласилась с большой неохотой. На этот раз Швабе за ней последовал.

К тому моменту приехала Клара Пойтерт и, никем не замеченная, проскользнула в палату. Фройляйн Унбекант, сидя в постели, возбужденно с ней разговаривала. Но, увидев баронессу Буксгевден, она стремительно закрылась одеялом и упорно отказывалась открыть лицо. Баронесса обращалась к ней по-русски, по-английски, по-французски; она называла ее «дорогая»; пыталась показать кольцо, принадлежавшее «мама», – «но никакими усилиями не удавалось ее уговорить». Рассерженная баронесса встала, сорвала с фройляйн Унбекант одеяло и вынудила ее подняться на ноги. Оглядев ее с головы до ног, она изрекла свой вердикт: «Она намного ниже ростом Татьяны».

Фройляйн Унбекант снова бросилась в постель. Баронесса вышла. За порогом комнаты, по словам Швабе, она «снова заявила, что это не великая княжна, но добавила, что некоторое сходство имеется».

На тот момент этим всё кончилось. К величайшему огорчению фон Швабе, безоговорочный результат этой конфронтации был истолкован Высшим монархическим советом как отрицательное доказательство. «Внезапно все они потеряли интерес», – жаловался он. Никто не хотел больше слышать о фройляйн Унбекант или вновь встречаться с ней. Швабе дали понять, что его дальнейшие усилия установить личность фройляйн Унбекант могут привести к «политическим осложнениям». «Когда я указал, что она все-таки несчастная русская женщина, которой следует помочь, – вспоминал Швабе, – никто не выразил такой готовности. Даже Российский благотворительный комитет никак не отозвался».

То, что казалось капитану фон Швабе бессердечным, было на самом деле трусостью. Он вскоре узнал, что влияние баронессы Буксгевден распространялось на круги куда более важные, чем эмигрантская колония в Берлине.

Клара Пойтерт была вне себя. Итог встречи с баронессой Буксгевден, писал капитан фон Швабе, «поверг ее в отчаяние. Но она не теряла надежды». Она заявила, что обратится в шведский Красный Крест. Она напишет снова родственникам великой княжны. Она еще покажет «этой Буксгевден!».

Швабе слушал ее тирады вполуха. Он был тоже расстроен неудачей в Дальдорфе. Он не осмелился больше беспокоить фройляйн Унбекант вопросами при посещениях. Но посещать ее он продолжал. Однажды капитан принес ей русскую Библию, данную ему Марковым, написав на чистой странице в начале «пароль императорской семьи» как обещание спасти ее, как просьбу доверять ему.

Фройляйн Унбекант вырвала эту страницу из Библии и разорвала на мелкие кусочки, но просьбу капитана уважила. Она решила довериться ему. Таким образом, Швабе и Клара Пойтерт поняли, наконец, какую они сделали ошибку. «Я не говорила, что я Татьяна», – заметила фройляйн Унбекант просто и четко. Вскоре один из друзей Швабе дал ей листок бумаги с именами четырех дочерей Николая II. Он попросил ее вычеркнуть имена, не принадлежащие ей. Она охотно это сделала, оставив одно. Так, одним росчерком пера, неизвестная обрела личность и решила свою судьбу. Теперь она стала «Анастасией» и до конца дней отзывалась на

это имя.

Капитан Швабе горел теперь желанием найти приют для своей подопечной. Он чувствовал, что ее следует удалить из Дальдорфа не только ради ее душевного покоя, но и чтобы выяснение ее личности могло происходить в более благоприятных обстоятельствах. В конечном счете, огласка, которой Анастасия так боялась, пошла ей на пользу. Отказ баронессы Буксгевден ее опознать, может быть, и удовлетворил Высший монархический совет, но он не положил конец дискуссиям в русской колонии. «О ней говорили в самых далеких от эмигрантских кругах», – отмечает Швабе.

К этим «далеким кругам» принадлежали барон Артур Густавович фон Кляйст и его жена Мария, некогда имевшая отдаленные связи с русским двором. Ни муж, ни жена никогда не видели царских детей, но всё же рассчитывали сыграть роль в опознании Анастасии и в конце марта явились к капитану фон Швабе с просьбой устроить им встречу с ней. Найдя их «очень дружелюбными» и, по всей видимости, надежными (а также зная, что у них большая квартира и больше денег, чем у эмигрантов), Швабе быстро это устроил. В конце месяца барон и его семья, на «гуманитарных основаниях», в нарушение обычных правил для посетителей, получили разрешение увидеться с Анастасией – «неизвестной русской» – в любое удобное для них время.

Теперь перед ними была трудная задача – убедить Анастасию покинуть клинику. «Она очень медленно осваивалась с этой мыслью», – вспоминала Мария фон Кляйст. Частые приношения цветов и конфет помогли преодолеть ее осторожность и сдержанность. Но вмешательство русских эмигрантов уже помогло Анастасии отсрочить пугавшее ее перемещение в клинику в Бранденбурге, и ей снова стало казаться, что в Дальдорфе не так уж плохо. Кляйсты посещали ее три-четыре раза в неделю. Когда по какой-то причине они не могли приехать сами, то присылали дочерей, а в отсутствие дочерей – горничную, и всё это затем, чтобы убедить Анастасию, в какие хорошие руки она попадет, приняв их предложение. Анастасия продолжала колебаться. Ей надо подумать, говорила она и думала еще два месяца. Она постоянно обсуждала всё с сестрами, с Кларой Пойтерт и с капитаном фон Швабе, пока однажды утром в конце мая не объявила вдруг, что готова ехать.

Барон фон Кляйст без труда добился ее освобождения из клиники. Полиция, за которой было окончательное решение, требовала только гарантий ее материального обеспечения и восприняла последние сенсационные события в ее жизни с полнейшим равнодушием. «В кругах эмигрантов делались попытки установить личность неизвестной, – лаконично говорилось в полицейском отчете, – поскольку существует предположение, что она является великой княжной Анастасией». Только врачей в клинике (к которым эмигранты продолжали относиться с патологической подозрительностью) беспокоили возможные последствия освобождения Анастасии для ее здоровья. На протяжении нескольких месяцев она теряла вес, и уже обнаружились первые признаки туберкулеза, которым она страдала впоследствии долгие годы. Когда Кляйсты приехали за ней в солнечное майское утро, директор клиники остановил их в холле и спросил, почему они хотят забрать девушку.

«Потому что она наша соотечественница», – ледяным тоном отвечал барон фон Кляйст. И поскольку этот ответ не произвел особого впечатления, барон добавил: сам факт, что Анастасия могла оказаться царской дочерью, является достаточным основанием удалить ее отсюда.

Высказавшись таким образом, барон с женой вошли в палату «Б» за своей подопечной. Она стояла у постели, впервые за более чем два года прилично одетая, и выглядела, по словам баронессы фон Кляйст, «сияющей». Однако она отказалась покинуть палату, пока не закрыли лицо густой черной вуалью.