Анатолий Серов
Шрифт:
– Зайдем-ка.
Они подошли к библиотеке. Прошли в читальню. Там сидело несколько человек в шапках и полушубках: читальня плохо отапливалась. Свиридов отобрал газеты, указал Анатолию, какие статьи нужно прочесть. Толя, не откладывая дело в долгий ящик, тут же принялся за чтение. Он нашел здесь те же вопросы, которые обсуждались и в цехе, и дома, попал в знакомую атмосферу политической борьбы 1926 года.
На другой день он снова занимался в читальне. Часто бывал со Свиридовым, расспрашивал его, увлеченно беседовали они о будущем Надеждинского завода. В свободные минуты он так же увлеченно втягивал
Домой Толя приходил, переполненный впечатлениями, и щедро делился ими с отцом и матерью. Родители с надеждой смотрели на своего старшего. Какая-то обещающая, радостная сила сияла в его глазах. Мать подкладывала ему на тарелку. Он ел с аппетитом, на который никогда не мог пожаловаться. У него был отличный аппетит и к еде, и к работе.
– Вы только мускулы потрогайте, - говорил он отцу. - Мало у меня работы: я бы в три раза больше сделал.
Состоялось комсомольское собрание, которого с таким волнением ждал Анатолий.
Небольшой зал. Одинокая электрическая лампочка на потолке освещала стол президиума, покрытый кумачом, молодые лица за столом и в зале. Словно впервые Толя увидел давно знакомых товарищей по работе, по лыжам, по ФЗУ. Когда его вызвали, он вышел к столу.
Рассказал биографию, отвечал на вопросы. Спрашивали об индустриализации, о том, что знает по истории партии и комсомола, о дисциплине.
– Расскажи, как принес в цех картошку, чтобы испечь ее в мартене.
Грохнул смех.
– Как в газогенераторной коробке отсыпался!
– Почему в газетах читаешь только про физкультуру и спорт?
– А что такого? Он собирается в авиацию.
– В авиацию принимают развитых не только физически, а и умственно, идейно. Вот расскажи, Серов, как ты спорт понимаешь.
Толя, краснея от смущения, откровенно говорил все о себе, о своих недостатках. Потом стал слушать. Ребята разбирали его ошибки, но каждый заканчивал выступление тем, что рекомендовал Серова в комсомол. За него выступила и девушка-библиотекарь, сказав, что он очень думающий парень, в последнее время читает газеты и книги, интересно говорит о прочитанном и у него хорошая душа. Свиридов дал слово Серову. Тот поднялся, вышел к столу и с такой подкупающей искренностью сказал:
– Досталось мне сегодня. Я понимаю, конечно. Это все верно. Очень трудно стать дисциплинированным. Но все-таки я своего добьюсь и обещаю, что одолею все это.
Единодушно он был принят в комсомол. После собрания ребята гурьбой шли по домам. Толя думал: "Вот они какие! Как это я раньше не замечал - умные, все понимают. Просто не задаются, не хвастают, как другие". Он с недовольством подумал, что другие - это он сам, любивший прихвастнуть. Правда, он никогда зря не хвастал, а что обещал, то и делал, хотя и не всегда успешно - вот как с полетом, например. Ткнулся в огородные грядки!
Он пошел со всеми и стал подпевать уральской песенке:
Под окном черемуха колышется,
Распуская лепестки свои.
За рекой знакомый голос слышится
Да поют всю ночку соловьи...
Как ветер, влетел в дверь дома:
– Приняли! Я комсомолец!
Комсомольская семья
Через тринадцать лет, выступая однажды перед молодежью, Анатолий говорил:
"С любовью вспоминаю о годах, проведенных в комсомоле.
В детстве я был отчаянным мальчиком. В рабочем поселке на Урале мне казалось тесно и скучно. Хотелось поехать путешествовать, посмотреть другие страны. Однажды летом я вышел из дому и отправился... в Америку! Конечно, путешествие мое не состоялось. Затем, будучи учеником ФЗУ, я частенько увлекался улицей. Учеба и работа не поглощали всей моей энергии, и я тратил ее без пользы. Но вот в 1926 году в фабзавуче я вступил в комсомол. Коллектив начал направлять мои мысли в сторону учебы и общественном работы. Комсомольская работа целиком поглощала время, свободное от учебы. Появился большой интерес к коллективу... А спортом я так увлекся, что одно время держал по лыжам второе место по Уралу".
В комсомольской организации состояло около 150 человек, несколько ее членов были избраны в районный комитет комсомола. Секретарями организации были последовательно Сухоруков, Свиридов, Туев. Толя дружил с ними всю жизнь.
Серову поручили клубную работу. По его настоянию пригласили инструктора физкультуры. Приятели Серова по лыжам один за другим потянулись в клуб имени Первого мая.
Руководил рабочим клубом артист Михаил Григорьевич Разумов. Он приехал в Надеждинск по договору на один год. Потом остался "на годик", потом еще "на годик". Каждый раз, когда истекал срок договора и можно было вернуться в Ленинград, возникало новое обстоятельство: то был затеян капитальный ремонт клуба и устройство отдельных помещений для кружков художественной самодеятельности, то поступало новое оборудование или музыкальные инструменты, о которых Разумов долго хлопотал, то, как теперь, в 1926 году, начался большой прилив молодежи в клуб.
– Приехал на годик, - шутливо жаловался он знакомым, - а уж пятый год не могу вырваться. Вот Серов притащил совсем зеленую молодежь, прямо с улицы. Хочу помочь комсомольцам обтесать эту ватагу, приучить к книге, к культуре, к коллективу. По правде сказать, славные ребята, и с ними приятно работать. Сам молодым становишься.
С помощью партийного бюро завода укрупнили библиотеку, появились новые книги. Стали устраивать коллективные чтения. Очень полюбились молодежи беседы о прочитанном. Собирались вечерами в одной комнате, читали, спорили, учились думать, искать правильные решения, ясно и связно высказывать свои думки.
Роман А. А. Фадеева "Разгром" многими молодыми надеждинцами перечитывался по нескольку раз. Драматический кружок поставил инсценировку "Разгрома" и в антрактах зрители - недавние партизаны и бойцы Красной Армии - вспоминали гражданскую войну в Сибири и на Дальнем Востоке. Родными казались образы Левинсона, Бакланова, Метелицы, который особенно увлекал их своим неуемным, бесстрашным характером. Зачитывались "Чапаевым" Дм. Фурманова, Беззаветная преданность Советской власти, Родине, народу, яркая одаренность комдива, исключительное мужество народного полководца, весь сложный и сильный характер Чапаева вошли в душу Толи как идеал, которому он будет подражать.