Анатомия рассеянной души. Древо познания
Шрифт:
В начале осени Андрес опять остался без дела. Дон Педро вызвался переговорить со своими влиятельными друзьями, не найдется ли какого-нибудь места для его сына.
По утрам Андрес уходил читать в Национальную библиотеку, а днем и вечером гулял. Однажды вечером, проходя мимо театра «Аполлон», он встретился с Монтанером.
— Голубчик! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Монтанер, подбегая к Андресу.
— Да, уже года два, как мы не виделись. Они пошли вместе
— Ладно, пойдем, — согласился Андрес.
Была суббота, все столики были заняты, публика, возвращавшаяся из театра, собиралась ужинать, и несколько проституток взглядом подведенных глаз блуждали по залу.
Монтанер жадно выпил принесенный ему шоколад, потом спросил Андреса:
— Ну, что же ты поделываешь?
— Пока ничего. Был в провинции. А ты? Кончил курс?
— Да, год тому назад. Не мог кончить раньше из-за этой девчонки, что считалась моей невестой. Болтался с нею по целым дням, но в конце концов родители увезли ее в Сантандер и выдали замуж. А я поехал в Саламанку и там завершил учебу.
— Так что кстати пришлось, что твою невесту выдали замуж?
— Отчасти да. Хотя, что толку из того, что я стал врачом!
— Не находишь работы?
— Никакой. Работал с Хулио Арасилем.
— С Хулио?
— Да.
— В качестве кого же?
— Помощником.
— Ему уже нужны помощники?
— Да; он сейчас открыл клинику. В прошлом году обещал мне оказать протекцию. У него было место на железной дороге, и он обещал, когда вздумает уходить, уступить его.
— И не уступил?
— Нет. Правда, ему самому не хватает на жизнь.
— Но что же он делает? Много тратит?
— Да.
— Раньше он был очень скуп.
— Таким же и остался.
— И что же он, преуспевает?
— Как врач не особенно, но у него есть ресурсы: железная дорога, несколько монастырей, где он состоит постоянным врачом, и в то же время он акционер «Надежды» — общества врачей, аптекарей, гробовщиков и еще кого-то. Кроме того, он пайщик похоронного бюро.
— Так что, он посвятил себя эксплуатации благотворительности?
— Да; а теперь, как я тебе уже говорил, он открыл клинику, которую устроил на деньги тестя. Я был у него помощником, и по правде сказать, он здорово поймал меня: больше месяца я исполнял у него обязанности плотника, столяра, дворника, даже сиделки; потом он перевел меня в амбулаторию для приема неимущих больных, а теперь, когда дело стало развиваться, Хулио сказал мне, что хочет вступить в компанию с одним молодчиком из Валенсии, неким Неботом, который дает ему денег, и что, когда я ему понадоблюсь, он мне напишет.
— Так что, он тебя выставил?
— Именно так, ты точно сказал.
— Что же ты будешь делать?
— Буду искать какого-нибудь места.
— Врача?
— Врача
— А ты не хочешь поехать в провинцию?
— Нет, ни за что. Я не уеду из Мадрида.
— А остальные, что сталось с ними? — спросил Андрес. — Где Ламела?
— В Галисии. Кажется, не практикует, но живет хорошо. Не знаю, помнишь ли ты Каньисо…
— Нет.
— Того, что провалился по анатомии.
— Нет, не помню.
— Если бы ты увидал его, то сразу бы вспомнил, — ответил Монтанер. — Так вот, этот Каньисо — счастливый человек: издает газету для мясников. Кажется, он большой обжора, и на днях говорит мне: «Голубчик, я ужасно доволен: мясники преподносят мне ростбиф, филе. Жена обращается со мной хорошо, по воскресеньям иногда угощает лангустой».
— Вот скотина!
— А Ортегу помнишь?
— Такой низенький, рыжий?
— Да.
— Помню.
— Он был военным врачом на Кубе, и стал там страшнейшим пьяницей. Я видел его несколько раз, и он как-то сказал мне: «Мой идеал — добиться алкогольного цирроза печени и чина генерала».
— Выходит, что никому из наших товарищей не повезло?
— Никому, или почти никому, за исключением Каньисо с его газетой для мясников и женой, которая по воскресеньям кормит его лангустами.
— Это печально. И вечно в этом Мадриде та же неопределенность, та же тревога, превратившаяся в хроническую, та же жизнь без жизни, — все одно и то же.
— Да, это болото, — пробормотал Монтанер.
— Хуже, чем болото: это поле, засыпанное пеплом. А Хулио Арасиль живет хорошо?
— Смотря по тому, что подразумевать под словом «хорошо».
— Какая у него жена?
— Красивая женщина, но он делает из нее проститутку.
— Каким образом?
— Заставляет принимать вид кокотки. Одевает в экстравагантные туалеты, таскает ее повсюду; я думаю, он сам посоветовал ей краситься. А теперь он готовится к последнему удару. Этот Небот, капиталист, при помощи которого он хочет расширить свою клинику, будет жить у него в доме. Я думаю, Хулио втайне добивается, чтобы Небот сошелся с его женой.
— Неужели?
— Ну, да. Он приказал поместить Небота в лучшей комнате, рядом со спальней своей жены.
— Черт побери! Разве он ее не любит?
— Хулио не любит никого; он женился на ней из-за денег. У него есть любовница, какая-то богатая дама, совсем уже старуха.
— Так что, в сущности, дела его идут совсем недурно?
— Почем я знаю! Он одинаково может и прогореть и разбогатеть.
Было уже очень поздно. Монтанер и Андрес вышли из кафе и отправились по домам.
Через несколько дней Андрес встретился с Хулио Арасилем, садившимся в коляску.
— Хочешь прокатиться со мной? — спросил Хулио. — Я еду в сторону квартала Саламанки с визитом.