Анатомия развода
Шрифт:
– Откуда ты все знаешь?
– засмеялась Нина.
– Наблюдал. Твоя… Ну… может, чуть-чуть не твоя… Ты была плакса. Она нет… Она дает сдачи.
– Слава богу!
– сказала Нина.
– Все так говорят и так учат… А это ведь ужасно.
– Давать сдачи?
– спросила Нина.
– Конечно. Дай сдачи! Дай сдачи! Только это и слышишь. Потом удивляемся - откуда жестокость. Отсюда.
– Знаешь, когда твоего ребенка бьют, другого не скажешь… А то ведь убьют, те, которые не знают, что это нехорошо.
– Придумали… добро с кулаками. Ну какое же добро, если
– Ни за что! Она у меня одна… Она должна выжить…
Он сидел, сгорбившись на перекладине террасы, такой весь нескладный, неловкий, и был прав, тысячу раз прав. Нина чувствовала это всей своей шкурой.
Но правда его - как бы это сказать?
– существовала сама по себе, вне жизни. Это была теория, не подтвержденная опытом. Великолепная теория, на которой не вскипятишь чайник. Из штанин торчали ноги в видавших виды босоножках. А носки были явно не наши, явно из закромов Стасика.
– Пока правда будет ходить в таких штиблетах, почему-то зло сказала Нина, - ей не победить… Вот Стасик, Стасик! Вылез в деятели государственного масштаба.
– Почему вылез?
– тихо спросил Славик.
– Вылез, вылез, - закричала она.
– Пролез, потому что дрался, как лев… А мы с тобой были плаксы…
– Нин!
– сказал он тихо и взял ее за руку.
– Что у тебя не так? Ты мне скажи…
– Женька шлет тебе привет, - солгала Нина.
– Спасибо, - солгал он.
Ложь-батут подбросила их в невесомость. Вышел Стасик. Обнял их за плечи.
– Родненькие мои, я вас люблю.
– И он тоже подпрыгнул на батуте.
…Тетя Рая не могла скрыть гордого взгляда, который она бросала на приехавшего сына и его секретаря. Она всем показывала пальцем на машину. Его! Она и на Нину смотрела победоносно. Стасик по сравнению с ней являл собой убедительный пример жизненного превосходства. Тетя Рая заставила своих сыновей учиться вместе, и они оба закончили политехнический институт. Стасик быстро пошел вверх. А у Славика работа не заладилась. Ему бы совсем другое образование и другое дело.
В Москву Славик теперь приезжал редко. Нина не звала его домой. Она придумала для него свидания на Тверском бульваре. Вечером, когда в театрах начинались спектакли. Они садились на лавочку лицом к Стройбанку и говорили об иррациональном. Вернее, говорил Славик. О том, какая человек грубая субстанция и как остро это ощутимо вечером именно здесь, на Тверском бульваре.
– Слышишь, как все молчит?
– спрашивал он Нину.
– Мы, люди, очень шумим. Мы так шумим, что не слышим себя. Мы закричали в себе внутренний голос. Мы превратили его в придурка для анекдотов… А я уверен, здесь, на бульваре, что-то есть от живого Пушкина… Здесь бродит его непонятная мысль, здесь где-нибудь его слеза или смех.
Нина молчала. Слишком материальный мир обступал ее, а непонятых мыслей собственных столько… что до Пушкина как-то руки не доходят…
И возникало против Славика раздражение. За все сразу, за его глупую
– Мысль надо отпускать на волю, она вернется, не заблудится… Всегда лучше иметь дело с побродившей мыслью, чем с той, которая от ноги не отходила. Фантазия, как бы далеко она ни уходила, точнее приходит к финишу, чем топчущаяся на месте приземленность… Познание - это движение во всех направлениях, и прежде всего - внутрь. А для этого надо расшатывать стенки. Чтоб войти-выйти. Чтоб высвободить собственный пленный дух…
Опять дух…
– Тебе хватает зарплаты?
– задала Нина краеугольный вопрос материалистического существования.
– Разве зарплаты может хватать?
– ответил он.
– Денег всегда нет…
И Нине сделалось стыдно, что она, всю жизнь мучаясь, сомневаясь, пытаясь понять, почему-то именно при Славике выглядела как немыслящая природа.
«Денег хватает?
– передразнила она себя.
– Ишь, сразила! Идиотка! Как это стыдно - «денег хватает»… Что я, не знаю, что ли…»
Стасик красиво, картинно поседел. Ненаши одежки сидели на нем ладно. Он привез на вокзал громадную посылку для матери, объяснил, что уже позвонил, Куню встретит сам зампредисполкома, так что можно передавать хоть вагон…
Нина развела руками.
Они посадили Куню, дождались отхода поезда и медленно пошли по перрону.
– Постарела она как, - сказал Стасик.
– Давно не видел, так бросилось в глаза…
Нина молчала. На Стасика даже в бегущей вокзальной толпе обращали внимание: идет солидный Большой Человек. Вспомнила Славика, каким он всегда приезжал в Москву. Лет десять в одном пальто. Галоши перестал носить последним в Советском Союзе.
Ходил по Москве с безразмерными авоськами, покупая какие-то необязательные вещи. Нина знала: каждый раз брат пытался его тут одеть, обуть… Бесполезно.
Стасик шел очень медленно. Нина подумала: он хочет о чем-то поговорить? Или вспоминает наше общее детство? Почему он едва тащится, этот деловой, предельно занятой, преуспевающий во всем родственник?..
– А я, знаешь, уже дед. Колька мне внучку принес.
– Стасик как-то нежно, застенчиво засмеялся. И стал рассказывать, как они купили молодоженам кооператив, но родилась малышка, и те вернулись пока к ним, так что дома у них - содом и гоморра. Слава богу, жена Коли очень хорошая, с ней легко, душевно.
– Я подвезу тебя, - сказал Стасик.
В другой раз Нина ни за что бы не села, придумала бы что угодно, а тут эта внучка сбила ее с толку. Ведь как-никак она ей родственница. И защемило сердце, как будто она виновата перед этой девчоночкой, что порвались связи и нет никакого желания находить их и восстанавливать.
И тут вспомнился Плетнев Сергей Никифорович. Не он сам. Справка, из клеенчатой судоки. И неизвестно почему, совершенно для себя неожиданно, Нина рассказала об этом Стасику.