Анатомия развода
Шрифт:
– Да!
– упрямо повторил Митя.
– Я понял, значит… я из тех людей, которые, напоровшись на что-то, оставляют после себя вешки. Я напоролся… на наше бестолковое образование, в котором все вразброд. Школа - сумасшедший дом с моноидеями. Сначала всех посылали учиться в институт. Сейчас всех - на производство. Короче, чтоб все, как один, значит, делали что-нибудь одно… Знаете, у меня есть идея - помочь каждому стать тем, кем он должен стать… Помочь состояться. Если человеку нужно всего два класса образования, чтоб он был полон и счастлив, не надо тащить его дальше, значит.
–
– Два все-таки маловато…
– Вы все знаете про каждого?
– спросил Митя.
– Ничего вы не знаете. А надо знать! Знать! Вот Дашке повезло, у нее был учитель литературы.
– Да что ты, Митя!
– замахала руками Нина.
– Это совсем не то…
– А мне понравилось, - сказал Митя.
– Не ординарно. Я хожу к нему на уроки. Я не все принимаю, но мне хочется с ним, значит, спорить. Я хотел и к вам попроситься… Все-таки интересно, что вы говорите людям, значит, когда они поставлены в необходимость вас слушать?
Нина растерялась.
Она, оказывается, не готова была к ответу.
Ни Нина, ни Куня не знали, что однажды Дашка встретилась с Аленой на Тверском бульваре.
– Ты по какому это праву вмешиваешься в чужую жизнь?
– спросила она.
– Без права, - засмеялась Алена.
Дарья распалилась и договорилась до того, что выселит Алену из Москвы, ей это ничего не стоит.
– Эх ты, дурочка с переулочка!
– пуще смеялась Алена.
Дарья от злости чуть не замахнулась на нее. Но то ли Алена повернулась боком, то ли ветер помог, только Дашка увидела Аленин живот. Так и застыла с поднятой сумочкой.
– От ребенка скрывали, - засмеялась Алена.
– Берегли целомудрие…
– Ну ты даешь!
– хрипло сказала Дашка.
– От кого?
– От голубя, милка, от голубя, - и как знать, куда пошел бы разговор дальше, не остановись рядом с ними группа африканцев. Гид демонстрировал им новый MX AT.
Африканец со светло-матовыми, как яичная скорлупа, ладонями, снял с плеча фотоаппарат и, повернувшись к Дашке и Алене, процокал им что-то на своем языке.
– О'кей, - догадалась Алена и, картинно выставив пузо, склонила голову к Дашке.
Африканец просто зашелся от восторга. Такие «рашен» девушки, и защелкал аппаратом.
– Снимай, родной, снимай, - смеялась Алена, - снимай беременную Русь. Не все ж вам!
Когда расходились, Дашка сказала:
– Ты если что…
– Позвоню, - ответила Алена.
– Митьке привет. И не носи его в зубах…
Дарья тут же ушла: советов и пожеланий от Алены не надо. А вот выдать матери и Куне за то, что молчали, - это непременно. А может, и Митька знал? Ну тогда она им всем!
Как-то утром, убегая, свекровь спросила:
– Надеюсь, ты вечером дома? Обещал прийти Евгений.
– Нашелся-таки, - ответила Нина.
– Он не пропадал. Он был в командировке!
– В ее голосе Нина почувствовала удовлетворение: невестка попалась на слове «нашелся». Значит, думала
Убежденная в своей хитромудрости, свекровь убежала. А Нина осталась наедине со своими мыслями: «Она старается на меня не давить, чтоб я сама, добровольно вернулась в старую конуру. А я ведь уже стою перед ней, мне осталось только хвостом вильнуть и юркнуть».
Что в ней поднялось? Гнев ли, злость, гордость? Та девчонка, которая выдавливала из себя по капле раба? Или та сильная баба, что умела ломать, потому что была уверена - построит? Или та, что точно знала, чего хочет? «Вразуми меня, господи, - шептала Нина, - что истина? Любовь или полное от нее освобождение? Желание докопаться до сути или принятие мира на веру? Быть гордой или не быть? Зачем все это со мной было? Чтобы я что-то поняла? Но что? Что я поняла за свои пятьдесят лет? Что ничего не знаю, что ничего не понимаю?..»
А вечером пришел Евгений и положил на стол красивый пуховый платок.
– Можешь протянуть через колечко, - сказал он. Нина пододвинула платок свекрови.
– Это тебе!
– почему-то испугался Евгений.
– Тебе, тебе!
– Я ему посоветовала привезти тебе платок, - победоносно сказала свекровь, - ты все время зябнешь.
Потом они пили чан, и Нине было уютно в платке, тепло и покойно. Женька гордился собой - не так было просто достать настоящий оренбургский пуховый платок, свекровь трижды костяшками пальцев постучала снизу стола. Со стороны - приличная, интеллигентная семья.
Правда, когда Женька затоптался в коридоре, Нина излишне торопливо вложила ему в руки шапку и зазвенела ключами.
– Дорогой ведь платок, - сказала она, когда он уже переступил порог, - мне даже неудобно…
– Дорогой!
– подтвердил Женька.
– Но тем приятней дарить.
«Это в нем всегда было, - подумала Нина, закрывая дверь.
– Дарить дорогое… Он не жмот…» А вот Дашка завела тетрадь расходов. Считает трамвайные копейки. Чья ты, дочь моя?»
Алена родила сына 1 мая. Нина и Куня с ног сбились в поисках подарка. Пришли в роддом с раздутыми сумками, написали длинное письмо, спросили, как сына звать-величать.
Алена ответила большими каракулями: «Иван, международный сын».
Нина тут же позвонила Дашке:
– Забираем Алену. У нее Ванечка.
– Ишь ты!
– засмеялась Дашка.
– А ты тут при чем? Дождись своих! Ладно, поздравь и от нас…
Чтоб все было по-людски, взяли с собой Евгения.
Упакованного Ванечку вручили Евгению, но Куня вырвала этот маленький кулек из его рук и прижала к груди, как родного внука.