Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Шенон Филип

Энглтон, которому тогда было 46 лет, был эксцентричен и скрытен, как и всякий сотрудник Управления. Уиттен описывал его как «темную силу», параноика с ястребиным взглядом, которому на каждом шагу мерещились проникшие в ЦРУ коммунисты¹¹. Сотрудники полагали, что паранойя Энглтона восходит к предательству со стороны его некогда близкого друга Кима Филби, высокопоставленного британского шпиона, оказавшегося «кротом» КГБ. Энглтон «питал ужас перед иностранными заговорами и был чрезмерно подозрителен», что выглядело попросту «дико», вспоминал Уиттен. Выпускник Йеля, Энглтон вырос в Европе и всячески упивался своей репутацией англофила-эксцентрика, предаваясь любви к поэзии и выращиванию орхидей¹².

Кроме того, он находил особое удовольствие в конспирации¹³, так что никто – даже Хелмс, считавшийся вроде бы его начальником, – не мог проникнуть в его замыслы. Было ясно, что он обожал путаницу (по мнению Уиттена, попросту хаос), которую сам же и создавал. Позаимствовав метафору у Т. С. Элиота, он то и дело сравнивал ремесло шпиона с «пустыней зеркал».

«Все, что ни делал Энглтон, было покрыто такой завесой тайны, – вспоминал Уиттен, – что несколько раз за годы службы я получал задание расследовать, взять на себя или внимательно изучить дело, которое он вел. Это всегда порождало неприязнь, и весьма острую»¹⁴. Когда Хелмс или кто-нибудь другой просил его дать Энглтону отпор, Уиттена охватывала тревога. «Обычно я шел на это, полистывая свой страховой полис и подумывая, не предупредить ли родных»¹⁵.

Служебные обязанности Энглтона выходили за рамки контрразведывательной деятельности¹⁶. Задолго до убийства Кеннеди Уиттен пришел к выводу, что Энглтон каким-то образом связан с программами ЦРУ, нацеленными на Кубу, в том числе с попытками Управления выйти на крупных представителей кубинской организованной преступности, стремящихся свергнуть Кастро. «Я слышал, что Энглтон был одним из нескольких людей в Управлении, кто пытался использовать мафию в операциях против Кубы», – рассказывал Уиттен¹⁷. Он также вспоминал, как один из вышестоящих сотрудников говорил ему, что «у Энглтона есть связи с мафией, но он ни при каких обстоятельствах не поставит их под угрозу. И тогда я сказал: “А я и не знал”. А он мне: “Да, это касается Кубы”»¹⁸.

Таким влиянием Энглтон пользовался не в последнюю очередь потому, что водил близкую дружбу с директором ФБР Гувером. Как ни соперничали между собой их организации, оба были зациклены на идее коммунистической угрозы, особенно в отношении СССР. «У него были чрезвычайно тесные связи с Эдгаром Гувером», – рассказывал Уиттен об Энглтоне. Со своей стороны, Энглтон «горой стоял за ФБР» и «не терпел ни критики в их адрес, ни проявлений конкурентной вражды»¹⁹. Отчасти поэтому, как догадывался Уиттен, именно ему, а не Энглтону досталось дело Освальда. Поначалу Хелмс мог опасаться, что Энглтон будет пособничать ФБР в сокрытии небрежностей, допущенных при слежке за Освальдом до убийства. «Одна из причин, почему Хелмс поручил мне это дело, заключалась в том, что Энглтон был слишком близок к ФБР²⁰, – считал Уиттен. – А Бюро нередко замыкалось в себе, строго блюдя собственные интересы. Полагаю, Эдгар Гувер и остальные хотели быть абсолютно неуязвимыми для критики и потому стремились заполучить все факты, прежде чем предоставлять какую бы то ни было информацию».

Влияние Энглтона распространялось также и на несколько важных заокеанских резидентур, которыми руководили его друзья и протеже, в том числе Уинстон Скотт, глава резидентуры ЦРУ в Мехико. Как и сам Энглтон, он был тесно связан с Даллесом, бывшим директором ЦРУ²¹.

Уиттен признавал, что беспокойство Энглтона по поводу дела Освальда доставляло ему некоторое удовольствие. «На ранних стадиях мистер Энглтон не мог воздействовать на ход расследования, что приводило его в негодование, – вспоминал Уиттен. –

Его по-настоящему бесило, что дело доверили мне, а не ему».

Полагая, что он заручился полной поддержкой Хелмса, Уиттен приступил к воссозданию биографии Освальда, дабы понять мотивы, которые могли привести его к убийству Кеннеди. Почти все свое время Уиттен тратил на чтение документов, относящихся к убийству президента. «Телеграммы, отчеты, предложения, обвинения хлынули к нам со всего мира22, – рассказывал он. – Мы отложили в сторону почти все дела, и я бросил большую часть своей команды на поиск имен и анализ документов»23. Многие из них представляли собой «экстравагантные материалы»24, в которых Освальд подозревался в связи со всевозможными заговорщиками, включая инопланетян, вспоминал Уиттен.

По словам Уиттена, до убийства Кеннеди он совершенно ничего не знал об Освальде, даже имени его не слыхал²⁵. Осенью того года отдел WH-3 резидентуры в Мехико ответил на запрос сотрудников Уиттена, отправив в штаб-квартиру Управления несколько отчетов о слежке за Освальдом во время его пребывания в городе, однако Уиттен не помнил, чтобы они попадались ему на глаза. Ничего удивительного, объяснял он, поскольку Освальд тогда рассматривался как один из «ничего не значащих перебежчиков», «помешанных», которые время от времени наведывались в столицу Мексики²⁶.

Как сообщил Уиттен, несколько американских солдат и работников оборонного комплекса пытались установить контакт с посольством СССР в Мехико в 1950-х – начале 1960-х годов, либо чтобы переметнуться, либо чтобы продать секретные сведения. Резидентура ЦРУ в Мехико выявляла их настолько часто²⁷, что Гувер, которому регулярно докладывали о подобных случаях, чтобы ФБР могло проследить за потенциальными перебежчиками или шпионами, когда они вернутся в США, «при одной мысли о резидентуре в Мехико расплывался в улыбке – то была одна из наших наиболее выдающихся сфер сотрудничества с ФБР», – рассказывал Уиттен.

Уиттен разделял восхищение Гувера работой резидентуры в Мехико, в особенности деятельностью Скотта, «одного из лучших руководителей наших резидентур, можно сказать, у него была лучшая резидентура в мире»²⁸. При Скотте резидентура в Мехико выстроила сеть оплачиваемых информаторов на всех уровнях мексиканского правительства, а также среди основных политических партий. По словам Уиттена, Скотт осуществлял контроль над самой сложной и масштабной в мире операцией по электронной разведке²⁹. Скотт рассказывал, что все телефонные линии, входящие и исходящие из посольств СССР и Кубы, прослушивались резидентурой – общим числом 30 линий. Вокруг обоих посольств висели гроздья видеокамер³⁰.

Именно это, как полагал Уиттен³¹, и помешало информации об Освальде оперативно достичь штаб-квартиры ЦРУ после того, как Освальд побывал в Мехико. Скотт и его сотрудники стали жертвами своего собственного успеха. Резидентура Мехико была завалена необработанными записями – их необходимо было перевести на английский и расшифровать – и фотографиями.

Уиттен вспоминал, что он сразу же начал искать ответ на вопрос, безусловно интересовавший комиссию Уоррена и других следователей: не был ли Освальд сотрудником ЦРУ, учитывая подозрительные обстоятельства, связанные с его несостоявшейся попыткой перекинуться на сторону СССР? Уиттен быстро нашел ответ: нет, не был. «Человека такого склада, как Освальд, никогда бы не завербовали на агентурную работу за “железным занавесом”, да и вообще где бы то ни было… Вся его биография говорит о том, что Освальд был очень неуравновешенным, эмоционально неустойчивым молодым человеком»³².