Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль.

Андреев Даниил Леонидович

Определять

его холод и жар;

И не найдем ни в одном словаре мы,

Что это значит:

Шаданакар.

Это –

вся движущаяся

колесница

Шара земного:

и горы, и дно, –

Все, что творилось,

все, что творится,

И все,

что будет

сотворено.

Царств отошедших

и царств грядущих

Сооруженья, –

их кровь,

их труд;

В пламени магм

и в райских кущах

Все,

кто жили,

и все, кто живут:

Люди,

чудовища

и херувимы.

Кондор за облаком,

змей в пыли, –

Все, что незримо,

и все, что зримо

В необозримых

сферах Земли.

Это – она, ее мраки и светы,

Вся многозначность

ее вещества.

Вся целокупность

слоев

планеты,

Цифрою –

двести

сорок

два.

Мерно неся

по звездному морю

Свой просветляемый лик,

свой дар,

Лишь с планетарным Демоном споря,

Движется к Богу

Шаданакар.

Наши галактики, наши созвездья

Полнятся гулом

таких колесниц.

Мчащихся

воинством в белом наезде,

Головокружительной

стаей

птиц.

Их – миллиарды. Их – легионы.

Каждая –

чаша,

и роза,

и шар.

Есть неимоверные, как Орионы…

Только песчинка в них –

Шаданакар.

1955

II. ИРОЛЬН

Преисполнено света и звона,

Устремилось в простор бытия,

Отделяясь от Отчего лона,

Мое Богом творимое Я.

Я увидел спирали златые

И фонтаны поющих комет,

Неимоверные иерархии,

Точно сам коронованный Свет;

И гигантов, чье имя, как пламя,

Не помыслить, не произнести:

Между грозными чьими очами

Для тебя – миллион лет пути…

Островами в бескрайней лазури

Промелькнули Денеб и Арктур,

Вихри пламенных творчеств и бури

Созидавшихся там брамфатур.

Но, в дрожащем своем ореоле

Пламенея вдали, как пожар,

Первым поприщем творческой воли

Призывал меня Шаданакар.

И, падучей звездой рассекая

Внешних сфер лучезарный черед,

Я замедлил у Среднего Рая

Мою волю,

мой спуск,

мой полет.

Был ликующим, праздничным, вольным,

Как сверканье ста солнц на реке,

Этот мир, что зовется Ирольном

На таинственнейшем языке.

Там, над

сменой моих новоселий,

Над рожденьями форм надстоя,

Пребывает и блещет доселе

Мое богосыновнее Я;

И мое – и твое – и любого,

Чья душа – только малый ковчег;

Всех, чью суть оторочило слово

Ослепительное: человек.

1955

III

Может быть, тихою раковиной

Жил я в морях Девона;

Может быть, дикою вербою

В Триасе безлюдном жил;

Шептался листьями лаковыми

С вестниками небосклона…

Не первая жизнь,

о, не первая

Мчит

кровь моих жил.

Но были еще несказаннее

Другие блужданья духа, –

Медлительные созревания

Меж двух воплощений здесь…

Гул времени иномерного

Хранится в глубинах слуха;

От мира лилового, чермного

В глазах-слепота и резь.

Приоткрываясь минутами

Сквозь узкую щель сознанья,

Воспоминания смутные

Скользят из своей тюрьмы…

Те страны, моря и камни те,

Что знал я в древних скитаньях –

Вот тайны глубинной памяти!

Вот золото в толщах тьмы!

1931

IV

Я умирал травой и птицей,

В степи, в лесу –

В великом прахе раствориться,

Лицом в росу.

И человеком – скиф, маори,

Дравид и галл,

В Гондване, Яве, Траванкоре

Я умирал.

Мне было душно, смертно, больно,

Но в вышине

Блистал он в радугах Ирольна,

Склонясь ко мне.

И с каждой смертью, встречей каждой

С его лучом,

Я слышал вновь: – Твори и страждай!

Тоскуй!.. – О чем,

О ком сумел бы тосковать я,

Как о тебе, –

Слиянье, тождестве, объятье

В одной судьбе?

Твори меня! Учи, не медли,

Рвать помоги

Узлы грехов, деяний петли,

Ночей круги.

Тебе сойти мной было надо

Вниз, в прах, на дно.

А кто ты – Атман, дух, монада –

Не все ль равно?

1931-1955

V. ДАЙМОНЫ

О, у Тебя в блаженном мире мало ли

Гонцов – сюда,

Готовых вниз, уступами и скалами

Огня и льда?

В их неземном, крылатом человечестве

Уже давно

На вопрошанья наши – все ответчество