Андреевский кавалер
Шрифт:
– К базе его и близко подпускать не надо, – заявил Приходько.
– Да пойдет шоферить в Шлемовский леспромхоз, – сказал председатель. – Там деньги хорошие на лесоповале зашибают.
– Чибисов, Чибисов, – задумчиво проговорил Приходько, стряхивая пепел в кулек, – И чего эта птичка сюда прилетела? Неужто не понимает, что дом ему вовеки не отсудить, а нам тут с ним, гляжу, хлопот не оберешься…
– Учинит скандал – в двадцать четыре часа выселим, я участкового Прокофьева предупредил, чтобы за ним поглядывал, – сказал Алексей Евдокимович. –
В дверь без стука вошел бухгалтер Иван Иванович Добрынин. На носу очки, волосы на затылке взъерошены, брюки на коленях оттопыриваются пузырями.
– Блинов просит двадцать метров кумача, – сказал бухгалтер. – Май на носу, наглядную агитацию наводить требуется.
– Разорит нас завклубом, – поморщился Офицеров, но бумаги подписал.
– Он сам транспаранты малюет? – поинтересовался Осип Никитич.
– Есть у него помощники, – ответил председатель. – Вон Костька Добрынин, – он поднял глаза на бухгалтера, – не только буквы выводит, а и рисует.
– Его в ведомости на оплату нет, – пробурчал Иван Иванович.
– Не повесьте, как прошлый раз, транспарант с призывами на фасаде забегаловки Супроновича, – предупредил Приходько. – Надо же додуматься!
– Плакат мой Костя нарисовал, – с гордостью заметил Добрынин. – Сколько раз проходил мимо, и мне невдомек, что тут что-то неладно.
– А вот Тимаш даже с пьяных глаз заметил, – проговорил Приходько. – И народ потешал, пока я не велел транспарант снять. Что, у нас нет других общественных помещений?
– Пригляжу я за этим делом, – пообещал Офицеров.
Приходько поднялся со стула, пожал руку председателю, и в этот момент зазвонил телефон на стене. Председатель, кивнув бухгалтеру на освободившийся стул, снял трубку, а глазами попросил Приходько задержаться.
– Гляди сам, Григорий Борисович. Показал-то он себя тут не с самой лучшей стороны… – проговорил он в трубку. – От молока, говоришь, пьян не будет?
Посмеявшись, Офицеров повесил трубку на никелированный крючок и, обращаясь к Приходько, сказал:
– Берет его Шмелев… с испытательным сроком. Говорит, Чибисов христом-богом клялся, что на работе он ни-ни.
Осип Никитич кивнул и вышел из кабинета.
3
Глухое озеро Щучье очистилось ото льда, начался нерест щуки, плотвы. Григорий Борисович попросил Маслова стрельнуть на базе толовых шашек и детонаторов с бикфордовым шнуром – мол, на рыбалке пригодится… Тот сначала наотрез отказался, потом, поразмыслив, прикинул, что через двое суток на третьи на второй проходной дежурит свояк жены Ильин и можно будет пронести тол, только придется ему поставить… Шмелев щедро отвалил Маслову две тридцатки.
Встретиться договорились субботним вечером прямо на Щучьем, там у костра переночуют, а утром на рыбалку.
Был конец апреля, по утрам легкий морозец, случалось, прихватывал молодую
Маслов приехал на велосипеде пораньше, запалил костер, приволок к нему несколько сухих лесин, наломал елового лапника. На рогульки повесил закопченный котелок с водой, разложил на брезенте деревянные ложки, соль, сахар, приправу для ухи. На белой тряпице зарозовел аппетитный брусок сала. Все он делал не спеша, основательно: то сушняка подкинет в костер, то щепкой смахнет с дымящейся в котелке воды попавшую туда сухую сосновую иголку. И опять принимался острым ножом вырезать из липового обрубка ложку. Ложки выходили отменные. Он их не красил, лишь вываривал в подсолнечном масле, отчего ложки приобретали золотистый оттенок. И охотники, и рыбаки хвалили их наперебой. Говорить Маслов был не мастак, больше слушал, изредка вскидывая на говорившего маленькие невыразительные глаза. И что он думал при этом, невозможно было угадать. Глубокие складки у носа придавали его лицу жесткое выражение.
Когда Григорий Борисович, примостившись у костра, завел разговор о могуществе фашистской Германии, о предстоящей жестокой войне, которая многое изменит в жизни русского народа, Кузьма Терентьевич оторвался от работы – он резал сапожным ножом ложку – и внимательно посмотрел в глаза Шмелеву.
– Всяк кулик свое болото хвалит, – изрек Маслов.
Григорий Борисович несколько опешил: он не мог взять в толк, что тот хотел этим сказать.
– Одну державу за другой Гитлер ставит на колени, – после короткой паузы продолжал он.
– Россию не поставит, – уронил Кузьма Терентьевич, снова принимаясь за ложку. – В газетах пишут…
– А когда там правду-то писали? – закинул крючок Шмелев. – Ежели верить газетам, так в России давно уже текут молочные реки в кисельных берегах.
– У Красной Армии тоже кое-что припасено на случай войны, – сказал Маелов. – И пушечки есть, и танки…
– А ты видел их? – подзадорил Григорий Борисович.
– Щупал вон энтими руками! – похвастался Маслов. – В зоне каждый месяц чего-нибудь испытывают.
Его слова прямо-таки поразили Шмелева: про испытания новой техники Кузьма никогда не рассказывал. Ох и хитрый оказывается мужик! Хоть бы намекнул – разве он, Шмелев, поскупился бы на деньги?
– У Гитлера лучшие танки в мире, – ввернул он. – А пушки? Лучше Круппа никто их не делает.
– Один средний танк сейчас испытывают, – продолжал Маслов. – Крепкий орешек! Вряд ли уступит немецким. По нему в лоб крупными бронебойными – и выдерживает, зараза! А какой юркий! Вертится вьюном, и скорость дай бог!