Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного
Шрифт:
Кони недовольно заржали, но пошли вслед за отплывающим суденышком, погружаясь все глубже, и наконец поплыли.
— Чалого, чалого береги! — услышал сержант. — Морду его придерживай. Видишь, слаб.
Но оказалось, что обращаются не к Матяху — боярин Юшин прикрикнул на своего холопа, следившего за лошадьми с другого борта.
Полчаса — и скакуны, замотав мордами, начали на глазах вырастать над бортами. Лодка ткнулась носом в берег, и люди принялись торопливо выгружать вещи.
— Погуляйте чуток, — разрешил Андрей четвероногим соратникам. — Пощипайте травку, пока остальные доплывут.
Сам он достал выданное еще
Ополченцы двинулись дальше вскоре после полудня. Боярин Умильный экономил каждое мгновение, а потому не дал даже подсушиться скакунам, плывшим последними.
— Потники впитают, — жестко покачал он головой в ответ на просьбу соседа. — Всем нелегко, Семен Юрьевич. Не о конях, о единоверцах наших думать нужно, что уже третью неделю в полоне томятся.
И лошади опять перешли на рысь.
Скачка, еда, скачка с короткими перерывами на сон — все слилось в единый бесконечный и непрерывный круговорот. К вечеру Андрей начал путать реальность и сон — во время которого скачка продолжалась и продолжалась, до рассвета. Ложились под копыта версты однообразной бесконечной степи, уходили назад узкие ручейки, тополиные рощи и отдельно растущие дубы. Иногда начинало казаться, что, несмотря на все старания, отряд не двигается, а просто стоит на месте. И вдруг в полусонный разум пробились крики:
— К бою! Щиты в руки, шеломы надеть! Заводных отпустить!
Сержант тряхнул головой, избавляясь от гипнотической полудремоты, приходя в себя. Несколько раз взмахнул руками, привстал и опустился на стременах, отцепил с луки седла щит, в котором белела свежая пробоина, выдернул из-за спины бердыш, ухватив его чуть ниже косицы — чтобы удар подальше доставал. Впереди, примерно в двух километрах, стояло несколько юрт, над которыми курились сизые дымки. Между юртами и кованой ратью вытянулась тонкая цепочка всадников. Бездоспешных, но с копьями и щитами в руках.
«Сейчас начнется», — подумал Матях, но никакого беспокойства не ощутил. Скорее всего, потому, что так окончательно и не избавился от сонного наваждения.
Илья Федотович Умильный тоже не испытывал особого беспокойства. Горстка воинов, готовых лечь костьми при защите своего кочевья, не походила на татар. Во-первых, ногайцы не носили похожие на толстые блины лисьи шапки, красовавшиеся на половине здешних воинов. Во-вторых, луки в руках степняков были прямые, а не двояковыгнутые, как русские или османские. В-третьих, маловато их для рода, только что вернувшегося из набега. В-четвертых, за спинами всадников в стойбище были видны только испуганные женщины, хватающие детей и прячущиеся с ними в юрты.
— Ну чего, вдарим, Илья Федотович? — предложил остановившийся рядом боярин Хробыстин в прочном трехслойном бахтерце. Его черная борода лежала поверх брони и за время долгого перехода стала серой от пыли. — Их всего три десятка. Враз стопчем.
— То не ногайцы, Сергей Владиславович, — покачал головой Умильный. — То башкорты. [112] У нас с ними вражды нет. Ефрем!
Боярин отдал свою рогатину холопу, повесил щит на луку седла и, тронув пятками коня, спокойным шагом поехал вперед. Навстречу
112
Башкорты — самоназвание башкиров.
— Прощения прошу за беспокойство. Именем государя я с детьми боярскими татар безбожных преследую, что набег на земли русские учинили, разор сотворили изрядный, полон угнали немалый.
— Труд творишь благой, боярин, — так же уважительно поклонился в ответ кочевник. — Москва царь дружба мы целовали. Разорили именем как?
По-русски степняк говорил почти без акцента, но вот слова употреблял в самом неожиданном виде.
— Зовут меня Ильей, по отцу Федотович, из рода бояр Умильных.
— Бей Анвер Гали, — представился в ответ хозяин кочевья. — Татары разорили именем как?
— Татары? — наконец понял суть вопроса боярин. — Вотяк полоненный признал, что Аримхан Исанбет и бей Низиб Камалов в набеге участие принимали. Весть до меня дошла, что здесь их кочевье стоит, между реками Чермасан и Севада.
— Аримхан… — Степняк прикрыл жадно блеснувшие глаза. — Гость — честь для дому. Русский боярин — три честь для дому. Войди юрта, сядь очаг. Бека зарежу, кумыс много. Пойдешь — обидишь. Сказывать дастархан много.
Боярин задумался. С одной стороны — нужно было торопиться вперед, до указанного купцом места оставалось не больше половины перехода. С другой — после четырехдневной скачки, перед смертной сечей, ратникам требовался отдых. К тому же Анвер Гали был местным, а потому наверняка точно знал и где разбил свои шатры Аримхан, и как проще подобраться к его стоянке. А может, степняк слыхал и про то, где скрывается Низиб Камалов со своим родом.
— Благодарю, бей, — приложил руку к груди Илья Федотович. Затем он отъехал к своему отряду и громко сообщил: — Анвер-бей приглашает нас к себе в гости! Привал!
Ради достойной встречи гостей Анвер-бей постарался на совесть. Правда, для угощения степняки закололи не беков, а быков. Зато двух. В полном соответствии с традициями, их выпотрошили и повесили на вертел, который двое юношей крутили над костром. Как заметил сержант, быка отнюдь не пропекали до полной готовности. Просто по мере прожаривания верхней корочки желающие подходили и отрезали себе ломти мяса, запивая их кумысом из выставленных тут же бочек. Правда, самому Андрею попробовать этого лакомства не удалось — его, наравне с прочими боярами, Анвер-бей пригласил к себе в юрту. Центр передвижного дома занимал, естественно, очаг: обычное кострище, обложенное камнями, с железным вертелом на воткнутых в землю рогатинах. Землю вокруг устилали ковры — коричневые, синие, зеленые, с растительным орнаментом и одноцветные, ворсистые и не очень. У стен, также завешанных коврами, стояло три сундука. Напротив входа имелось небольшое возвышение, на котором, поджав ноги, и восседал хозяин кочевья.