Андрей Боголюбский
Шрифт:
Андрей тоже посматривал на Леонтия. Сегодня, когда встречал епископа за городскими стенами, понял, что грек не сломил своей гордыни. Разговаривал так, будто во главе Владимирской земли стоит не князь, а он, епископ. Строжайше запретил есть скоромное в Пасху, потому что она пришлась опять на постный день, на среду. И всё же своим поварам и слугам Андрей велел приготовить скоромный стол для всех бояр. «На Руси - не в Царьграде, - подумал Андрей удовлетворённо.
– Здесь свои порядки».
Наконец пришло время идти к иконе. Первым приложился Леонтий. Схватившись руками
Выйдя из собора, бояре и дружина направились к хоромам, а простые люди и купечество - пить княжой мёд на площадь. При взгляде на убранный в покоях стол у некоторых бояр бисером выступил на лбу пот. Казалось, от расставленных на скатерти яств можно было проглотить язык. Гости молча усаживались на скамьи. Андрей сел с женою; рядом место было оставлено для Леонтия. Андрей поискал Леонтия глазами и вспомнил свой разговор с казначеем Паисием.
– Что же владыка?
– раздражённо спросил он попа Фёдора.
Фёдор пожал плечами и ухмыльнулся.
– Смута, князь, на Руси от греков, - наклонился он к Андрею.
– Обвиняют нас в ереси, что-де постов мы не соблюдаем, старым поганым богам молимся.
Князь отодвинул серебряный ковш:
– Я не о том, Фёдор… Почему Леонтий не пришёл к столу?
– Видимо, проведал, что у тебя на столе скоромное.
Андрей потемнел:
– Иди позови. Скажи, что я прошу. Отворилась дверь. В сопровождении двух монахов светлицу вошёл Леонтий. Торопливо ступая и путаясь в рясе, он прошёл вдоль стены и, посмотрев из-за боярских спин на стол, остановился взбешённый.
– Что это?
– спросил он, тыкая пальцем в зажаренного поросёнка, лежавшего на оловянном блюде.
Князь молчал.
– Я спрашиваю вас, - повернулся Леонтий к окружающим, - куда вы позвали своего епископа? На бесовскую тризну или на праздник Святой Пасхи?
Бояре смотрели то на епископа, то на князя. Схватив блюдо со стола, Леонтий бросил его на пол и начал втоптать.
– Еретики!
– кричал он, брызгая слюной.
– Отлучу от церкви! Скоромное в среду… А тебе, князь, - обратился он к Андрею, - срам отныне и до века! Погряз ты в грехах, князь!
– продолжал епископ.
– Делаешь всё по наущению дьявола…
Не спуская глаз с Леонтия, князь медленно поднялся:
– Епископ!.. Забыл, что говоришь с сыном князя Юрия, внуком великого Мономаха! Я князь, а не чернец и не холоп твой. Иди!
– И князь показал на дверь.
– Ты… ты изгоняешь меня?!
Леонтий отступал к двери. На пороге остановился.
– Ты, князь, помни: не вымолить тебе прощенья! А еретикам твоим, дружине и смердам, пылать на костре здесь, на земле, и на том свете!
Молча переглядывались бояре. Потупившись, боясь взглянуть на оскорблённого отца, стояли князья Мстислав, Изяслав и младший Георгий. Княгиня стала белее полотна. Яким спрятал в усах ухмылку.
Князь хотел предложить прочитать общую молитву и садиться за стол,
– Князь! Епископ Леонтий прислан византийским патриархом, - сказала она жёстко, с трудом подбирая слова.
– Оскорбив его, ты оскорбил меня и мою родину Я не могу оставаться за твоим столом!
Поднялись братья Мстислав и Василько, а за ними племянники Мстислав и Ярополк. Они тоже вышли.
Мстислав и Изяслав подошли к отцу и, положив руки на мечи, стали за его спиною.
Проводив глазами братьев и мачеху, князь бросил:
– Ну, кто ещё?..
«Изменники! Вот теперь видна их чёрная душа!
– подумал Андрей.
– Прав был Паисий, говоря, что все они запродали меня и мою землю».
На устах княгини застыла какая-то жалкая улыбка, и было непонятно, сочувствует она мужу или грекам. Ефрем Моизич и Яким Кучкович стояли, опустив головы.
7
Через несколько дней Андрей собрал на совет всех приближенных бояр и слуг. По правую сторону от князя стояли сыновья Мстислав, Изяслав и Георгий, по левую - ключник Амбал, Яким Кучкович и другие ближние мужи. Княгиня-булгарка сидела у окна, сложив руки на коленях. Мечнику Прокопию было приказано позвать мачеху и братьев князя.
Собравшиеся стояли, изредка посматривая на Андрея. Он сидел мрачный, ни с кем не разговаривая.
Наконец дверь отворилась. Князь рванулся со стула, но только приподнявшись, сел обратно, словно вбил себя в сиденье.
Высоко неся голову, вошла мачеха. Греческая царевна, вдова князя Юрия, спокойно посмотрела на бояр, села. В комнате затихли. Слышно было, как в серебряных подсвечниках на столе, накрытом тяжёлой византийской парчой, потрескивали свечи. Побелели кончики пальцев князя, вцепившегося в подлокотники стула. Подняв налитые красными жилками глаза, Андрей проговорил тихо, видимо сдерживая волнение:
– Позвал я вас сюда не по своему делу, а всей земли.
Вздрогнула булгарка, жена князя. Это продолжалось одно мгновение: лицо её приняло своё обычное выражение и опять стало холодным и непроницаемым.
– Двум медведям в одной берлоге не жить, - глухо сказал Андрей.
– Ведомо стало мне, что есть люди, кои замышляют землю мою ввергнуть в усобицу. Хотят Василько князем. Если бы меня не выбирали всей землёй бояре, я бы ушёл. Но вся земля меня выбирала, вся земля и лишит моего стола.
Вдова-княгиня молча слушала Андрея; её надменное лицо выражало презрение и к князю и к собравшимся боярам.
Переведя дыхание, князь на мгновение умолк.
– Бог нас рассудит, кто прав, кто виноват, - продолжал он уже более спокойно, - но, желая мира земле и христианам, я должен показать вам отсюда дорогу.
Андрей посмотрел на мачеху. Усмешка зазмеилась на устах княгини.
Мстислав и Василько сидели, опустив головы. Вдова-княгиня поднялась со стула.
– Это всё, князь, сын мой?
– проговорила она еле слышно.