Андрей Боголюбский
Шрифт:
Новгородская война
Поход князя Мстислава Андреевича «за Волок» зимой 1166/67 года, то есть ещё при жизни Ростислава Киевского, привёл к очередному обострению суздальско-новгородских отношений. Пушными богатствами Севера прежде почти монопольно распоряжались новгородские купцы. А ведь меха на протяжении многих веков были главным предметом русского экспорта и главным источником богатства и для князей, и для их приближённых, и для предприимчивых купцов. Русские бобры и куницы исключительно высоко ценились и в Византии, и на Арабском Востоке, и в Западной Европе. Что уж говорить о соболях, горностаях и полярных песцах! Ещё отец Андрея князь Юрий Владимирович пытался заполучить в свои руки «заволоцкую» дань и в 1149 году посылал против новгородских «данщиков» своего подручника — князя Ивана Берладника. Но то была единичная, по сути пиратская акция. Андрей и здесь продолжил политику отца, но придал ей гораздо больший масштаб. Именно после похода 1166/67 года ему, по-видимому, удалось распространить свою власть на отдельные территории на Северной Двине, о чём мы достоверно знаем из новгородских источников. «Двиняне» «дашася» князю Андрею Суздальскому, то есть стали платить ему дань, сообщается в «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» — памятнике хотя и относительно позднем,
— Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое… Кому Лаче озеро, а мне, на нём сидя, плач горький… {283} , [133]
А ведь то были прежние новгородские волости. Так что у соперничества Суздаля и Новгорода на рубеже 60–70-х годов XII века, помимо политических, имелись и вполне ощутимые экономические причины.
Отдельные эпизоды этого соперничества известны нам благодаря источникам новгородского происхождения. А потому на всё происходящее мы вынуждены смотреть по большей части глазами новгородцев.
133
О том, что Даниил был «на Лаче озере», вспоминают в статье под 1378 г. авторы несохранившейся Троицкой и Симеоновской летописей (Троицкая летопись. С. 417; ПСРЛ. Т. 18. С. 128).
Так, археологами обнаружено письмо, написанное на бересте неким новгородским чиновником Саввой, которому были поручены сбор и последующее распределение «заволоцкой» дани (в реестре новгородских берестяных грамот это письмо значится под № 754){284}. Савве собрать дань не удалось, а почему так произошло, он и рассказал своим адресатам. Для нас его грамота замечательна прежде всего тем, что в ней упомянуто имя Андрея — героя нашей книги.
«От Савы покланяние к братьи и дружине», — начинает автор грамоты, а затем сообщает, что его покинули люди, которым надлежало «исправить», то есть собрать, остаток дани до осени и «по первому пути» послать дань в Новгород, а самим отбыть прочь. Но тут некий Захарья (в котором исследователи не без оснований видят новгородского посадника Захарию, казнённого зимой 1167/68 года) через присланного им человека клятвенно («в вере») потребовал — видимо, от людей Саввы: «Не давайте Савве ни единого песца с них собрать», — обещая во всём разобраться самому. Люди ушли. Савва же остался. «Потом пришли смерды, — продолжает автор грамоты. — От Андрея мужа приняли, и [его] люди отняли дань». Упомянутый Андрей — это, очевидно, суздальский князь, который и прислал сюда своего человека за данью. Впрочем, Савву больше волнует то, как будет воспринято случившееся в Новгороде. Восемь человек, находившихся под началом некоего Тудора, продолжает он, «высягли», то есть вырвались (или, возможно, вышли из повиновения?), и Савва просит отнестись к ним с пониманием. А на внутренней стороне грамоты приписка, сообщающая о князе — надо полагать, пока ещё пребывающем в Новгороде Святославе Ростиславиче: «А сельчанам своим князь сам от Волока и от Меты участки дал. Если же, братья, вины люди на мне не ищут и будет дознание, то я сейчас с радостью послал бы грамоту».
Упоминание Захарии (если речь действительно идёт о новгородском посаднике) и, особенно, князя позволяет датировать грамоту временем не позднее сентября 1167 года, когда Святослав был изгнан из Новгорода [134] . Как выясняется, неудача миссии Саввы была вызвана прежде всего конфликтом в самом Новгороде между различными боярскими группировками, к одной из которых принадлежал автор письма, а к другой — новгородский посадник. Попытка Захарии передать сбор дани в другие руки привела к тому, что Новгород и вовсе лишился её. Надо полагать, что зимой 1167/68 года, когда новгородцы жестоко расправятся с посадником и его сторонниками, Захарии припомнят и этот его промах. Примечательно, что грамота Саввы была найдена в районе древней Прусской улицы так называемого Людина «конца» Новгорода. (Новгород изначально делился на четыре, а затем на пять «концов», то есть обособленных районов.) Именно на Прусской улице располагался двор нового новгородского посадника Якуна, главного политического противника и недоброжелателя Захарии, бывшего, очевидно, инициатором расправы с ним. Сам же Захария обитал на так называемом Неревском «конце» города, где обосновались и его сторонники. Так что противостояние враждующих боярских группировок в Новгороде носило ярко выраженный территориальный характер, и письмо Саввы — одно из подтверждений тому {285} . [135] Как видим, суздальские князья умело использовали противоречия внутри самого Новгорода.
134
В.Л. Янин и А.А. Зализняк датируют грамоту зимними месяцами 1166/67 г., отождествляя описанные в ней события с походом Мстислава «за Волок» (Новгородские грамоты на бересте. Т. 10. С. 25). Это не исключено. Однако видеть в «муже Андрея» из текста грамоты сына Боголюбского нельзя: последний мог быть назван «князем», «княжичем», либо по имени, но никак не «мужем» своего отца.
135
«Противостояние боярских группировок Людина и Неревского концов составляло нерв политической жизни Новгорода на протяжении всего XII в.», — писал по этому поводу А.А. Гиппиус (Гиппиус А.А. О происхождении новгородских кратиров и иконы «Богоматерь Знамение» // Новгородский исторический сборник. Вып. 9 (19). СПб., 2003. С. 87).
Другой, очень похожий эпизод в истории новгородско-суздальского противостояния имел место в 1169 году, незадолго до большого похода рати
«…Иде Даньслав Лазутинич за Волок даньником с дружиною», — сообщает под этим годом Новгородская Первая летопись {286} . [136] Данислав Лазутинич — личность примечательная. Этот боярин со своими людьми годом ранее сумел в обход смоленских и суздальских «застав» пробраться в Киев, к князю Мстиславу Изяславичу, и испросить у него сына на княжение в Новгород. Соответственно, Данислав должен был пользоваться особым расположением князя Романа Мстиславича и его отца. По сведениям новгородских источников более позднего времени, поход Данислава на Двину был вызван как раз тем, что «двиняне» отказались платить дань Новгороду (о чём мы упомянули выше). Здесь же, на Двине, новгородцы столкнулись с суздальским отрядом, присланным Андреем [137] . По сведениям новгородского летописца, современника событий, новгородцев было 400 человек, а суздальцев — 7 тысяч. Однако эти цифры вызывают сомнения: известно, что воюющие стороны во все времена любили завышать силы противника и занижать свои. Тем более что в упомянутом «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» и поздних новгородских летописях цифры приведены иначе: 500 новгородцев (по 100 «мужей» из каждого из пяти новгородских «концов») [138] и полторы тысячи суздальцев — в четыре с половиной раза меньше, чем названо в Новгородской Первой летописи. По-разному приведены и цифры потерь в произошедшем сражении. Новгородцы потеряли всего 15 человек — здесь источники единодушны. А вот суздальцев было убито, по сведениям Новгородской Первой летописи, 1300 человек [139] , а по сведениям поздних источников — 800, что, впрочем, тоже совсем не мало и составляет более половины всего отряда. Вероятно, сказался фактор внезапности: новгородцы атаковали превосходящий их по численности суздальский отряд, когда те не ожидали нападения. Расправа же с побеждёнными оказалась жестокой до крайности: пленных не брали.
136
В ряде более поздних летописей рассказ о битве читается под предшествующим, 1168 г.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 22 (Рогожский летописец); Конявская Е.Л. Новгородская летопись XVI в. из собрания Т.Ф. Большакова // Новгородский исторический сборник. Вып. 10 (20). СПб., 2005. С. 352; и др.
137
В «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» сообщается о том, что столкновение «данщиков» произошло на Белоозере. Это, однако, представляется историкам менее вероятным — Белоозеро изначально входило в состав Ростовского княжества. См.: Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси… С. 92, прим. 280.
138
Это разночтение объяснимо. В XII–XIII вв. Новгород делился на четыре «конца», позднее их стало пять. Обычной практикой была посылка в войско равного числа воинов от каждого из «концов». «По сто мужь» от «концов» в XII в. воспринималось как четыреста человек, а в XIV — уже как пятьсот (Конявская Е.Л. Об этапах формирования легенды о Знаменской иконе // Особенности российского исторического процесса: Сб. статей памяти акад. Л.В. Милова. М., 2009. С. 71).
139
Согласно одной из новгородских летописей (т. н. Летописи епископа Павла) — 1400 человек (Бобров А.Г. Летописание Великого Новгорода второй половины XV в. //ТОДРЛ.Т. 53. СПб., 2003. С. 113).
Однако полного разгрома не получилось. Как выясняется, новгородцам всё-таки пришлось отступить. Суздальцы, пусть и потерявшие многих людей, собрали-таки дань с местного населения. Но после их ухода новгородцы вернулись обратно. «…И отступиша новгородьци, и опять воротившеся, възяшя всю дань», — свидетельствует летописец, современник событий. Причём дань была взята и «на суждальских смердех», то есть с тех, кто раньше признал власть Андрея Боголюбского и уже уплатил дань его людям. Теперь им пришлось выплачивать дань во второй раз.
Позднейший новгородский книжник, автор «Слова о Знамении…», полагал, что именно конфликт в далёком Заволочье стал причиной похода Андрея на Новгород. Но в этом позволительно усомниться. Примечательно, что о столкновении с новгородцами на Двине Суздальская летопись даже не упоминает. После разгрома Киева и бегства оттуда князя Мстислава Изяславича поход на Новгород сделался неизбежным в любом случае. Нанеся поражение отцу новгородского князя Романа, Андрей должен был выбить из Новгорода и его сына. Теперь это не только объяснялось политической или экономической целесообразностью, но становилось делом принципа для суздальского князя.
Андрей действовал так же, как и год назад, когда организовывал поход на Киев. Была создана новая коалиция князей. Сам Андрей и на этот раз остался дома. Позднейший новгородский книжник объяснял это болезнью князя: Андрей, по его словам, «разгневася на Новгород и нача сбирати рать», однако «сам же тогда разболеся» [140] . Но дело конечно же было не в этом, или по крайней мере не только в этом. Мы уже знаем, что Андрей отказался от участия в военных действиях задолго до Новгородского похода.
140
В более поздних версиях «Сказания о Знамении Пресвятой Богородицы» этот сюжет получил развитие. В так называемом «Воспоминании бывшего знамения и чудесе…» (памятнике, представляющем собой переработку «Слова…» и, возможно, написанном знаменитым книжником XV века Пахомием Логофетом) об Андрее сообщается, что «Божиим попущением внезапу болезни на нь наскочивши. И никако же преста, но бе и еще гневом дыхая…». Болезнь князя изображена на одной из миниатюр в рукописи XVII века, иллюстрирующих поход суздальцев на Новгород [См.: Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 115 (из «Воспоминания Знамения», по соловецкой рукописи «Минеи новым чудотворцам» 1494 г.), 146 (описание рукописи, иллюстрирующей «Сказание о Знамении»)].