Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
«Я сохранил все мамины интерьеры. Даже когда мы разбирали пол и делали новые
потолки, мы очень тщательно нумеровали все вещи, чтобы поставить их назад в точности так,
как они стояли когда-то. Но из двухэтажного дом превратился в четырехэтажный: я надстроил
один этаж и вырыл полуподвал. Так что мамин дом как бы вписался в большой дом; большой
дом его «обнял»… В целом стиль дома остался прежним, только обрел новые возможности:
естественно, мама не могла себе представить
высоты…
Стиль — в отсутствии стиля. У себя дома я намеренно создавал абсолютное
разностилье… Я не люблю ценную антикварную мебель, просто жалко ее поцарапать. И еще я
ничего не коллекционирую, что прибивается, то прибивается. Самое дорогое, что накопилось у
меня за сорок лет, — книги».
Легко заметить, что и в домоустройстве Кончаловский воплощает свое режиссерское
кредо: опираться на принципиальное многоголосие, на стыковку стилей. Любит, когда все
намешано, как в жизни.
Юлия в разработке архитектурной концепции принимала лишь относительное участие,
поскольку в их семье царит патриархат. Ей были подвластны только размеры и дизайн кухни.
«Мне хотелось, — рассказывает она, — чтобы кухня была деревенской, в прованском стиле, и
очень функциональной… Рядом с кухней находится столовая — все началось с двух резных
стульев, которым триста лет. Именно ориентируясь на них, нам сделали всю столовую… А вот
по стенам стоят все тоже сплошь древние предметы: и стол с еще чернильными пятнами, и
древние тибетские шкафы… Идея ванной пошла от двери. Такую дверь я углядела на картинке
одной итальянской виллы XVII века… А уже от двери пошло все убранство комнаты. Мне очень
нравится, что сохраненные старые бревна тут соседствуют с деревянными расписными
шкафчиками и современной ванной на львиных лапах из Пармы — подарок мужа…»
Биографии героини «Глянца» и ее исполнительницы, как уже говорилось, пересекаются.
Но то, как складывается жизнь Юлии, выглядит прямой противоположностью судьбе ее
героини. Судьба реальной женщины, вытянувшей, можно сказать, «счастливый билет»,
формируется на границе гламурных ценностей, но тем не менее не кажется виртуальной
декорацией глянцевого мирка, за которой скрываются пустота и несостоявшиеся надежды.
Почему?
Одно из многочисленных интервью с Высоцкой начинается слегка иронично:
«Произнесите «идеальная семья» — и перед глазами возникает картинка: красавица жена
хлопочет на кухне, в гостиной дожидаются обеда очаровательные крошки и любящий муж. На
самом деле все семьи разные, что не мешает им быть счастливыми. А вот у Юлии Высоцкой
семья именно такая, с картинки, — идеальная».
Намек
ж, эксклюзивность, а может быть, и некоторая сомнительность ситуации, в которой оказалась
молодая женщина, на поверхности: не каждой, как говорится, так везет. Но ведь не у каждой
есть дар: любить дело, любить мужа, любить детей, себя любить, наконец. И не у каждой есть
рядом любимый муж, который (будто в ответ на этот дар) может сказать: «Я счастливый
человек. У меня прекрасная семья, она мне дает все, о чем я могу мечтать. Есть дети, которые
вокруг меня… Я могу наблюдать, как растут молодые, поднимать молодых…»
Из того же интервью: «Я не хотела замуж, даже когда была маленькой… Все невесты
похожи. Искусственные цветы в волосах — ужас! Почему надо мечтать об этих кошмарных
белых платьях? За мою детскую жизнь я ни одной живой хорошо одетой невесты не видела.
Особенно мне не нравились фотографии свадебных пар в витрине фотоателье. Натянутые
улыбки, испуганные глаза — трудно себе представить, что такими они хотят себя запомнить…
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
232
Лет в десять я впервые попала на свадьбу, и мое подозрительное отношение к процессу
бракосочетания и следующему за ним торжеству превратилось в убеждение — у меня свадьбы
не будет!.. Я росла в нормальной советской семье. И не раз наблюдала шумные веселые дни
рождения и праздники, неизменно заканчивающиеся скандалами… Но почему на свадьбе все
должно проходить по подобной схеме, было непонятно… Словом, для меня вопрос был решен.
К тому же я бешено хотела стать артисткой…
…Когда меня приняли в театральный институт, стало ясно, что если и посвящать жизнь
чему-то, то уж, конечно, не семье… а великому искусству — театру… Даже влюбляясь, я как-то
по-мужски думала, как бы не влипнуть: только не «семейное счастье», только не потеря
свободы!..
И вот теперь я понимаю, что дело было не в театре, независимости и прочей ерунде, а в
том, что я никого не любила… Любовь, безусловная любовь, такая, как у матери к детям или у
ребенка, для которого никого нет лучше мамы, — вот, собственно, и все, что значит для меня
семья. Я люблю безусловно. Не потому что он великий режиссер, не потому, что он самый
умный, смешной, добрый, красивый и в очках. Это тоже все важно, но главное, я люблю его,
потому что я ему верю, доверяю. Отдаю себя, какая есть. И для него хочу быть самой лучшей. Я