Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания
Шрифт:
— Всё-то ты знаешь, Александр, — покачал головой старый Исаак, — и зачем спрашиваешь? Если потереть гладким куском электрона шкуру кого угодно — почему только морского слона? где ты их видел, этих морских слонов, а? — так вот, если потереть шкуру да хоть вон той дрянной кобылы, то посыплются из неё искры!
— Огонь и пламя?!
— Огонь и пламя, да.
— Прямо как на Содом и Гоморру, когда сжёг их Господь?
— Как на Содом и Гоморру, правильно.
— И прямо можно будет сжечь тем чудесным электрическим огнём весь этот Херсонес, где одни язычники? — всё больше распалялся Александр.
С дедом Исааком
— Э, зачем же сразу весь Херсонес жечь? — отмахнулся от внука Исаак. — Когда Господу будет угодно, тогда и пожжёт. А нам тут пока есть чем заниматься, понятно тебе?
— Но ведь поём мы в псалмах: «Господь — царь вовек и в век века! Погибнете, язычники, от земли Его!»
— А ещё мы поём, — отвечал ему Исаак, — «Помянутся и обратятся ко Господу все концы земли, и поклонятся пред Ним все отечествия язычников». Понимаешь? Нашему Господу поклонятся все страны, где одни язычники и живут, — нашему! Не видать ли ещё галеры?
— Не видать, дедушка. А скажи, как это может быть, чтобы отсюда кто добрался до самого Северного океана?
— А вот как, — сказал Исаак и, вытащив ножик, стал выцарапывать им на одной из плит вымостки геометрические фигуры. — Вот круг — это весь наш мир, за шесть дней сотворённый Богом, а вокруг него — ещё один круг: это, как говорят эллинские мудрецы, океан, и у меня нет основания им не верить, хоть они и язычники. Вот здесь, слева, Север, а значит, Северный океан, справа — Южный, снизу — Геркулесовы столпы, откуда начинается Наше море… — И тут Исаак вписал во внутренний круг букву «Т».
— Внизу, где ножка буквы «тау», Испания и Африка? — переспросил Александр.
— Именно. Вот оно, Наше море, идёт на Восток и упирается в центр земли — в священный град Иерусалим, где стоит на горе наш Храм, а в нём — Жилище Бога. На Север — видишь левую половинку перекладины? — идёт Эгеида, затем Пропонтида, затем Понт, где мы сейчас с тобой сидим, затем Меотида, смрадное болото, затем река Танаис, которая течёт до самого Северного океана. Теперь ясно?
— Ясно, дедушка. А правая половинка буквы «тау» — это что?
— Это, Александр, величайшая на свете река — Нил, в устье её стоит великий град Александрия, откуда я родом, а вытекает река Нил прямо из Южного океана. Никто не доходил до её истоков, как и до истоков Танаиса. А может, и Борисфена. Я не знаю точно, какая из этих рек впадает в Северный океан. Может, они обе и впадают.
— Впадают или вытекают? Отец рассказывал, что был как-то в устье Танаиса, и он там как раз впадает в эту вонючую Меотиду.
— Какая разница, впадает или вытекает… Да для таких больших рек, как эти, уже не важно: в одной своей части они могут впадать, а в другой и вытекать. Диалектика!
— Как же так, дедушка? Ты ничего не путаешь?
— Нет, меня этому александрийские мудрецы научили. Твоему папаше, которому ничего, кроме денег, не нужно, может, и показалось, что Танаис в том месте впадает в Меотиду, а окажись там я или ты — нам, кто знает,
— Гляди, дедушка, вот и галера наша! — воскликнул вдруг мальчик.
И действительно, в порт Херсонеса медленно, выбиваясь из последних сил, входила галера, и с вёсел её разлетались по сторонам испуганные крабы, и было уже с берега слышно, как в её чреве недовольно гудят пленные тавроскифы и стонут трепетные тавроскифянки, а мускулы гребцов скрипят громче, чем старые уключины. Первым на берег выскочил Фавст и, обняв сына и тестя, махнул рукой в сторону своего судна:
— Смотрите, кого я вам привёз! Это иудей из Галилеи, я подобрал его в Феодосии и хочу увезти на край света, чтобы он всем и повсюду рассказывал свои удивительные сказки. Эй, Андрей!.. — И на зов Фавста по пружинистым сходням нетвёрдой походкой вышел на берег высокорослый, слегка согбенный старик, замотанный в грязный гиматий: из-под накидки выбивались буйные белые кудри и всклокоченная борода, орлиный нос выдавался далеко вперёд, глаза под мохнатыми бровями сверкали и, казалось, освещали перед собой путь, так что даже пылающий закат мерк перед этим галилейским сказочником.
— Что же он такое рассказывает, твой галилеянин? — спросил Исаак.
— Что он был учеником Самого Машиаха! — гаркнул Фавст и дико расхохотался.
— Не заходил ли к вам в город Савл из Тарса, иначе называемый римским именем Павел? — первое, что спросил Андрей, оказавшись в херсонесском порту.
— Первый раз о таком слышу, — ответил Исаак.
— А я ищу его по всему Понту, обошёл ваше море с разных сторон и никак не могу его найти, увы… — И тут Андрей увидел, что к берегу на небольшой лодочке причалил юноша, а в руках у него был плащ, показавшийся Андрею очень знакомым.
— Эй, — окликнул он того моряка, — а не ты ли тогда увёз в море нашего Павла?
— Я. Вот его плащ, он велел передать его тебе, когда я высажусь в этом городе, а вокруг тебя, как он мне сказал, всегда собирается толпа иудеев.
Забирая из рук юноши плащ, Андрей сказал ему:
— Так где же сам Павел?
— Посреди моря он выбросился за борт и прокричал: «Я отправляюсь в саму преисподнюю! Туда ходил Господь, и хочу я посмотреть, как он там всё устроил». А тебе, Андрей, он велел передать вот что: «Прошу тебя, не забудь прийти за мною, чтобы не удержали меня в преисподней подземные силы».
— Возвращайся домой, — промолвил Андрей. — Что до меня, то мне ещё предстоит побороться со здешними иудеями. Видишь, сколько их собралось? И все говорят мне, что не мог быть Иисус Машиахом… А потом я вернусь туда, где находится Павел. Я ещё приду за тобой, жди меня здесь.
Толпа иудеев перегородила Андрею путь к городским воротам, но вдруг откуда ни возьмись на него спустилось сияющее облако и окутало не только его, но и всех вокруг, и пошли они в город под его защитой, ободрённые и радостные, а в облаке порхали голуби и слышалось чьё-то мелодичное пение. Капли пота, падавшие с носа Андрея в дорожную пыль, прорастали цветущими побегами, на которые тут же слетались трудолюбивые пчёлы, к ногам его ластились белоснежные ягнята, а впереди, чуть в отдалении, грозными стражами бежали крепконогие барсы.