Андрей Рублев

Северный Павел

– С постригом, Андреюшко, не торопись.

– Пошто помянула про постриг?

– Матушка Рипсимия сказала, что будто отсюда пойдешь в Троицын монастырь. Неужли мыслишь о монашестве? Дай слово, что поспешно не наденешь рясу. Пошто молчишь?

– Иной раз думаю о постриге. Может, легче будет, чем в мирской суете?

4

В переливах перламутровых красок солнечного восхода с северного горизонта по небу потянулись караваны причудливых облаков. Зеркальность речной глади от наскоков ветреных порывов раскололась на осколки. Возле берега, изгорбаченного сизыми валунами, монастырский причал с началенными

стругами, ушкуями и лодками. Покачивается среди них большой струг, крашенный в голубой цвет, с красиво изогнутым носом, увенчанным иконой Николая-угодника, покровителя странствующих на водах. К бортам струга прибиты медные и железные щиты с вмятинами и рассечинами от ударов мечами и копьями. Приплыл на струге в обитель престарелый воевода из Тверского княжества, решил поклониться могиле родной матери, окончившей жизнь в монашеском чине. В храме воеводе понравились новые иконы. Игуменья Рипсимия, воспользовавшись этим, попросила богомольца взять на струг в обратный путь написавшего их иконописца. Воевода, побеседовав с Андреем, согласился выполнить просьбу, а Андрей обещал ему написать в Твери икону мученицы Параскевы, имя которой носила в монашестве покойная родительница.

Светит яркое солнце. По небу бегут облака, а от них на реке в посаде проползающие тени. В посаде шумит людская жизнь, и вплетаются в ее голосистость мычание коров, кудахтание кур и собачья перебранка.

В монастыре отошла обедня. Колокола оповестили об этом певучестью медных звонов.

Из ворот среди сермяжных богомольцев появились седобородый воевода в парчовом кафтане, правый рукав которого был пуст. Лицо воина с отметиной – шрам на правой щеке. Рядом с воеводой идет игуменья Рипсимия, за ними – Андрей и две монахини, Ариадна и Феодотия.

На причале людно. Здесь и отъезжающие, и провожающие, и просто любопытные, среди которых немало женщин с младенцами на руках. Игуменья вступила на причал, благословила воеводу и Андрея. Перекрестила Андрея и Ариадна, а он коснулся губами ее левого плеча.

Воевода и Андрей взошли на струг, на мачте которого развернулся парус с гербом Тверского княжества.

– Гладкого вам пути! – громко воскликнула игуменья.

– Пошлет тебе Господь долгую жизнь, матушка! – ответил воевода.

Струг медленно отвалил от причала, а когда ветер надул парус, поплыл, оставляя за собой вспененную водную тропу.

Андрей, опершись руками в борт, смотрел на берег, но лица Ариадны уже не видел.

Глава девятая

1

Тропинка извивалась по лесу, как шустрый весенний ручеек, то петляя между лесин, то выбегая на солнышко на травянистую поляну.

Андрей шел весело. Выйдя с ночлега на заре, шагал, не чувствуя усталости.

Стоял погожий первый день последней седмицы июня. В вотчине воеводы возле Твери прожил неделю, выполнив обещание написать икону. Из вотчины тронулся в путь пешим, хотя воевода настойчиво предлагал преодолеть дорогу на телеге.

Привыкший к хождениям по монастырям Андрей и теперь не пропускал по пути ни одного храма, где мог посмотреть древние иконы, которых на Руси множество. В самых глухих местах, даже в часовенках Андрей подолгу разглядывал иконы, запоминая то, как они написаны безвестными живописцами. Даже несмотря на ветхость, иконы часто поражали Андрея яркой живучестью красок, услаждавших его взор.

Была у Андрея и другая причина идти пешком. Он всегда подолгу сживался с осуществлением задуманного. А решение посетить монастырь

Троицы и повидать Сергия Радонежского пробудили сомнения. Прежде всего Андрея пугали мысли, как он встретится со святителем, не выполнив его воли и покинув своего престарелого учителя, отца Паисия. Андрей многое слышал о суровости троицкого игумена к ослушникам его воли. Ослушание Андрея было тяжким. Единственным его оправданием было то, что он совершил ослушание по молодости лет. Андрея пугало и то, что Сергий может спросить его о мирской жизни. Все эти сомнения заставляли Андрея не торопиться. Он надеялся, что время даст ему не только собственное успокоение, но и поможет найти вразумительные ответы на все вопросы, которые он может услышать от Сергия.

Шагает Андрей по тропинке, то зажмуриваясь от солнца, то всматриваясь в сизость лесного сумрака, прислушиваясь к голосам лесных пташек, к хрусту валежника. Идет Андрей с мыслями об Ариадне, и кажется ему, что она тут, возле него.

Тропинка, густо запорошенная хвоей, нырнула в лесную чащу, скатившись со склона оврага к речке с мостиком из трухлявых жердей. Миновав мост, Андрей остановился, догадался, что подошел к граням Московского княжества. На последнем ночлеге его предупредили, что за речкой с тележной дороги надобно свернуть на заход и, не теряя из виду утоптанную тропинку, топать по ней до Кассианова займища с тремя деревеньками, пристроившимися неподалеку от монастыря, возле слива воедино трех речек, среднюю из коих кличут Премудрая.

Углядев тропинку в прибрежном ивняке, Андрей, пройдя осинник, снова разом окунулся в лесной мрак. На тропе под ногами похрустывали шишки. Тропинка то терялась, то появлялась вновь и обнадеживающе звала вперед, изгибаясь среди частых муравьиных куч. Андрей замедлил шаг, услышав покашливание. Прислушался. Покашливание прерывалось тяжелыми стонами. Андрей ускорил шаги и скоро замер, увидев седого старика, сидевшего на земле и засунувшего голые ноги в разворошенную муравьиную кучу. Оба увидели друг друга одновременно. Старик, улыбаясь, сказал:

– Топай без опаски. Не лиходеем значусь. Ломоту в ногах лечу. Бортник тутошний.

– Чьи борти-то?

– Вестимо, боярские.

– Тверских бояр?

– Знамо дело. Земля-то тверского князя.

– Чать, больно кусают?

– Знамо дело, кусают, но от сего ломота притухнет. За лето накупаю ноги в кучах, так зимушку стану добрым молодцем вышагивать. Сам-то в кое место путь держишь?

– В Кассианово займище.

– На заходе к кукушкиной ворожбе дойдешь.

– С пути не собьюсь?

– Сам видишь, добрая тропа. Монастырь возле займища, вот к нему тропа людскими ногами и выбита.

– Даже в глуши видна.

– Сказываю, монастырь тута. К ним завсегда торные тропы, потому надеждой на Божью милость жизнь правим. Вот только в Кассиановом займище правильные люди в деревеньке по бережку Премудрой речки, в хлебце с солью путнику не откажут, а в монастыре братия без одарения воды не плеснет. О сем помятуй. Корыстолюбие в сей Божьей в обители. Доброго тебе пути.

– А тебе долгих лет, мудрый старче…

Солнце клонилось к закату. Тропа давно слилась с тележником среди березовых рощиц на межах, разделявших делянки полей, засеянных рожью и овсами. Текут три речки, то приближая свои русла к тележнику, то отводя их от него в сторону.

В сельбище Андрей пришел, встреченный ленивым лаем собаки, лежавшей на берегу речки. Выйдя на улицу с убогими кособокими избами, он увидел возле телеги мужика с колесом в руках и направился к нему.

– Хозяину доброе здравие.

– Такое же и от меня прими человече.