Андрей Тарковский
Шрифт:
К концу 1980 года рождается замысел фильма о «писателе со смертельным диагнозом», который со временем превратится в «Жертвоприношение». Писать сценарий на основе нового замысла Тарковский предлагает вначале А. Н. Стругацкому — как можно быстрее, в течение двух месяцев. Первые два месят нового, 1981 года должны, как надеется Андрей Арсеньевич, «многое решить». Во-первых, со съемками «Ностальгии». Во-вторых, в начале февраля намечается поездка в Лондон на премьеру «Сталкера». В-третьих, он ждет приглашения из Швеции, куда хочет отправиться всей семьей. Предполагаются
В январе начинается работа над сценарием «Ведьма» с Аркадием Стругацким, которому кажется, что режиссерская концепция фильма вступает в противоречие с материалом. У писателя интерес к сценарию держится до начала мая. Далее Тарковский собирается продолжать сам. А в поведении соавтора видит чисто корыстные побуждения.
К этому времени у Андрея созревает решение написать очередное письмо очередному съезду, который должен состояться в феврале. Режиссер намерен поднять «целый ряд проблем». Это тиражи его фильмов, не соответствующие званию артиста республики; отсутствие рецензий; неучастие в отечественных фестивалях и т.д. и т.п. И главное: он хочет задать традиционный в отечественных взаимоотношениях художника с властью вопрос: «Нужен ли я стране, нужен ли народу?»
Тарковскому (а может быть, более всего Ларисе) просто не терпится покинуть страну. И как только намечается поездка за границу, это желание материализуется. Поворотным чуть не стало приглашение в Швецию, куда он намеревался отправиться, как мы помним, с семьей. И в марте, уже после поездки в Лондон, его «оформляют в Швецию» на премьеру «Сталкера», которая должна состояться 13 апреля, но семья при этом не упоминается. Рассерженный вначале таким поворотом событий, Тарковский все же собирается ехать один: слишком много шума вызовет отказ. Перед самым отъездом семья решает окончательно: оказавшись в Швеции, Андрей остается там, а затем вызывает жену с сыном.
Тарковскому страшно, он сильно нервничает. Уже находясь в самолете, чувствует, как учащается сердцебиение и появляется знакомая ему боль в затылке. Прибыв в Швецию, он колеблется. Ему кажется, что ничего не выйдет. Ведь приехал только на пять дней. Значит, нужно через посла просить продления срока? Страхи усиливаются. Звонит домой. Жена настаивает: делать так, как условились. Друзья в Швеции, в свою очередь, убеждают его в том же. Что-то вдохновляет режиссера, и он вроде бы решается. Но в последний момент таки не найдет сил следовать принятому решению…
В книге воспоминаний Лейлы Александер-Гарретт подробно описывается шоковое для Тарковского событие. В Стокгольме Андрею помогала переводчица София Сёдерхольм. Именно она добилась приглашения режиссера в Швецию, обратившись к Бергману и другим деятелям культуры. Официальное приглашение исходило от влиятельного политического деятеля Пера Альмарка, бывшего лидера Народной партии. Два дня режиссер скрывался на летней даче Пера — «метался, думал, советовался». Собирался даже сбрить усы для маскировки. Выглядел он в ту пору совершенно измученным. Был в отчаянии, обращался к ясновидящим. Сёдерхольм, в ответ на просьбу Андрея спрятать его от сотрудников советского посольства, привезла его в женский католический монастырь неподалеку от Стокгольма…
Краткая фраза, которой обозначил суть своих переживаний сам Андрей, звучит так: «Я
Нерешительность мужа никак не устраивала Ларису Павловну и она учинила «возвращенцу» скандал. Следуя одна за другой, ссоры с женой не прекращались. Андрей все более убеждается в том, что дома как такового у него нет, а есть сборище людей, далеких друг от друга. Лариса, вспоминает Тарковский, как-то сказала ему, что он чужой. Пожалуй, действительно «чужой». Ведь сколько он ни пытался создать дом, ничего не получалось, каждый тянул одеяло на себя. Как же в таком случае жить? Куда идти, где искать покоя, спасаться, если дом разваливается? И, как в раннем детстве, Тарковский почти безотчетно ищет защиты у матери, то есть на материнской могиле…
Лето. Андрей Арсеньевич вновь в Мясном. Хлопочет по хозяйству. Ставит изгородь из колючей проволоки. А над деревней — запах гари. Как всегда в жаркую пору, начинают гореть торфяники. В душе хозяина тревога: ни дом, ни баня не застрахованы, не дан бог, сгорят. Нет, в такой стране жить нельзя, изгаженной, холуйской, нишей, бесправной! Хотелось бы жить, конечно, где-нибудь в Италии или Швейцарии. Вести размеренный образ жизни, независимый и одинокий. Серьезно заниматься медитацией. На отдых же уезжать куда-нибудь на Цейлон… Замечательно! Здесь же так плохо, такая охватывает тоска…
В середине августа Тарковский возвращается в Москву. Ждет Араика из Мясного. Тот попросил помочь смонтировать какую-то его картину. Агаронян не появляется. Тарковский раздражен. Оказывается, однако, что все были больны «вирусным желудочным гриппом». Андрей нервничает из-за того, что должен помогать этому, как ему кажется, абсолютно бездарному человеку, который к тому же вызывает у него смутные подозрения из-за отношений с Ларисой. Его подозрения обретают более осязаемые формы, когда он случайно находит в косметичке Ларисы записку. Араик изгоняется. Но уже дня через три Тарковский заключает со своим подопечным перемирие. Накричал напрасно, думает он. Уж лучше быть потерпевшим, чем виноватым и агрессивным.
Однако ничто не отменит бездарности Агароняна. Наступает день сдачи его произведения. «Затоптали картину», — констатирует Тарковский. И, в общем, соглашается с такой с нею расправой.
После нового путешествия в деревню, уже осенью, возвращается физически совершенно разбитым. Наваливаются материальные проблемы. Он все чаще бывает обеспокоен нехваткой денег, которых нет и взять негде. Душевный дискомфорт усиливается оттого, что Лариса должна была вернуться из деревни неделю назад, но даже не позвонила ни разу. Когда уж тут думать о «творчестве»! Да, скучно жить на этом свете, господа… скучно и неинтересно. Надо все менять и жить только тем, к чему призван, отсечь все, что этому мешает.
Такое душевное состояние подталкивает режиссера, с одной стороны, к метафизическим размышлениям на тему «Что есть человек?». А с другой — к замыслу фильма «Искушение святого Антония», герой которого, в сознании Тарковского, рифмуется с его собственными переживаниями, где главное – «драма невозможности преодолеть в себе человеческое земное в стремлении к духовности». Отсюда и «неудержимые рыдания»от «невозможности гармонии внутри себя».