Андрейка
Шрифт:
– Мужик, - зовет он Андрея, - иди сюда. Помогать будешь, работай в моем звене. Выбирай гаишка МЭ-12.
– И дает Андрею штангель с заданным размером.
Андрей охотно берется за работу. Штангель держит в правой руке как полагается. Левой берет гайку, измеряет. Подходит размер - в одну кучу, не подходит - в другую. Талип потом забирает нужные.
Я сижу за столом, составляю форму на объем выполненных работ, проверяю наряды и изредка поглядываю на Андрейку.
– Я бы пошел с тобой, дед, баню топить, - говорит Андрей, - да у меня работа.
Смотрю на Андрея, смеюсь: мордашка и руки в мазуте, деловито шмыгает носом.
– Скажешь, дед, бугру: пусть мне разряд запишет.
– А ну-ка, сосчитай, сколько гаек отобрал? Слабоват? Неграмотным, Андрейка, разряд не полагается.
– Я учиться буду. Вот только где школа? Может, ты возьмешься, дед?
– Возьмусь.
– После работы, ладно? А то бугор скажет: все ишачат, а ты дурака валяешь.
– Когда учатся, дурака не валяют.
Нет, никакой я не учитель, даже не умею разговаривать с детьми. Я говорю с Андреем как со взрослым. Совсем забываю, что ему и семи нет. Нет у меня ни гибкости, ни подхода.
И почему он ко мне привязался? К нему же все хорошо относятся. Некоторые очень ласково. Может, меня отличает власть прораба. Но и Седого он любит, хотя тот относится к нему по-другому: строг с ним. Может, их сроднили походы по лесу и та кукша?.. Прилетела ухватить кусок из капкана и попалась лапкой. Вот тогда Седой пристроил ей деревянный протез. Так они с Андрюхой выходили птаху и выпустили на волю.
Но Димка-бригадир не менее уважаемый человек. Андрей слушается его, но большой дружбы у них нет. Меня Андрей действительно считает дедом, хотя я бываю наездами. Как-то говорит: "Почему ты долго не находился, ты не забыл про меня, дедушка?"
Сегодня воскресенье, мы не работаем. Повар уехал на медосмотр. Я разогрел суп, развел сухое молоко, залил им гречневую кашу. Бригадир вернулся из поселка с хлебом и сообщил, что в клубе новый фильм. Но денег ни у кого нет - перед получкой. Выворачиваем и трясем карманы. На билет, кажется, наскребли. Как же быть с Андрейкой? Тащить его на руках - за полсуток не доберешься. Ребята предлагают поехать на лесовозе. Но как всем уместиться? Решаем оставить прицеп, снять седло для бревен, а на раму положить лист железа и приварить. Приволокли лист, разметили, обрезали, положили на раму, получилась площадка два на четыре. Приварили. Ребята вскочили, отплясывают чечетку на железе. Мы с Андреем в кабине. Предупреждаю: "Ребята, осторожнее!"
Едем в поселок. Дорога крутая. На повороте останавливаемся: трое слетели с площадки. Выясняется: кто-то из ребят ради шутки смазал лист автолом. На площадке, как на льду. Вот бы узнать, кто смазал. Ох бы и смазал! Смеются, ругаются, но едут, никому оставаться неохота.
Кое-как успели на шестичасовой.
Я замешкался, Андрейку уже протащили. Все в порядке, пора начинать, но тут объявляется директриса:
– Пока не удалим из зала
Это, значит, нам.
Зал - одно название. Сарай. В зале шум, возмущение. Я встаю между рядами и прошу публику оставить Андрейку. Не возражают. Но директриса неумолима. Выходим из клуба, все семеро. Наш лесовоз угнали. Ребята пошли его искать. Мы с Андрейкой решаем не ждать их и идем пешком через поселок в горы. Поселок - одна улица - стоит на камнях, в ущелье.
Уже стемнело, снег метет мне в бороду. Я прикрываю Андрейку, грею собой.
В крайнем домишке мигает свет.
– Замерз, Андрей?
– Нет, - и втягивает голову в воротник.
– А это тетка больше начальник, чем ты, да?
– Больше, - говорю.
– Даже больше Семенова?
– удивляется он. (Семенов - начальник управления строительства ЛЭП и подстанции.)
– Больше.
Я оставляю Андрея у крыльца. Стучу в дверь. Андрей приседает от ветра к стенке.
– Что стучишь? Видишь, дома нет никого.
Оборачиваюсь: хозяин-румын идет из бани. Дает мне веник подержать, сам открывает домишко.
Чай на плитке долго не закипает. Румын режет хлеб и жалуется на плохое напряжение. Андрей сидит на скамейке, дремлет в тепле.
– Кончай кемарить, мужик, пить чай будем, - дергаю за нос Андрея.
Хозяин ставит на стол чайник, приносит заиндевелую бруснику. Андрей вопросительно смотрит на меня - я киваю. Он берет ягоду, кладет в рот, морщится. Румын смеется, выставляет банку с сахаром.
– Пей, ешь, спи. Пойдешь, когда ветер утихнет, а то занесет.
– Ребята волноваться будут, искать. Надо двигаться, - говорю я.
– Он один живет, этот дядька?
– шепчет Андрей.
– У него нет даже щенка? Давай отдадим ему одного, у нас же два.
– Давай.
Переночевав, мы двинулись. Дорога пустынна. Идем целый день, часто присаживаемся на пеньки, но только в сумерках, на самой макушке горы, показалась наша палатка.
К концу пути у меня заломило раненое колено. То и дело останавливаемся.
– Мы с тобой как дед Архип и Ленька.
Андрей смеется. Его смешит имя Архип.
Я рассказываю про деда Архипа и Леньку, и Андрей уже не смеется. Он жалеет и деда, и Леньку, расспрашивает меня о них, переживает.
Так и коротаем время в пути. Но вдруг Андрей дергает меня за руку и кричит:
– Вон, вижу, наша палатка! Вот мы и пришли. Ты че, дед, а?
Нога ноет, надо же. У меня так иногда бывает. Ребята помогают разуться. Залезаю в мешок. Есть не хочется, знобит. К полуночи стало еще хуже, не могу двинуть ногой. Бужу лежащего рядом Талипа.
– Дерни за ногу, - прошу.
Талип со сна не может ничего понять, зевает:
– Зачем дернуть?
Объясняю. Талип берет за ступню и дергает.
Я издаю такой вопль, что все вскакивают. Сам чуть не теряю сознание. Лежу в испарине. Ребята столпились и не могут понять, в чем дело. Андрейка жмется к Талипу. Судят, рядят. Мне все равно.