Андроид Каренина
Шрифт:
— То, о чем вы сейчас говорили, была ошибка, а не любовь.
— Вы помните, что я запретила вам произносить это слово, это гадкое слово, — вздрогнув, сказала Анна, захваченная чувствами, которые одновременно вызывали у нее истязание бедного робота и разговор с Вронским; чтобы хоть как-то успокоиться, она взяла за руку Андроида Каренину. — Я вам давно это хотела сказать, — продолжала она, решительно глядя ему в глаза и вся пылая жегшим ее лицо румянцем, — а нынче я нарочно приехала, зная, что я вас встречу. Я приехала сказать вам, что это должно кончиться. Я никогда ни перед кем не краснела, а
Он смотрел на нее и был поражен новою духовною красотой ее лица.
— Я… — начал было Вронский, но Анна прервала его:
— Я не могу более выносить это! — И, оставив руку Андроида, она кинулась навстречу грохочущим залпам; закрыв тело Марионеты своим собственным, она крикнула в лицо роботу:
— Беги, беги! Беги, Марионета! Ты можешь убежать!
Робот отпрыгнул с линии огня, жена посланника тут же прекратила обстрел, и в комнате неожиданно установилась ужасающая тишина, когда все вдруг осознали, что происходит. Игра была окончена, а Анна была ранена. Схватившись за ногу, она упала на спину, и гримаса боли исказила ее лицо.
— Это не я… я вовсе не хотела этого, — запинаясь, бормотала княгиня Бетси; в то время Вронский бросился к Карениной, потрескивающим кинжалом быстро и умело распорол ботинок на ее ноге и перевязал рану своим носовым платком. Он помог ей подняться и отвел обратно к софе. Андроид Каренина тоже не мешкала: склонившись над Марионетой, она запустила программу самовосстановления поврежденного робота, и тотчас на корпусе пострадавшей начали запаиваться сотни отверстий, пробитых разрядами. Остальные гости, столпившись вокруг, шепотом обсуждали произошедшее — человек вступился за робота и даже подверг себя опасности, чтобы спасти машину!
— Что вы хотите от меня? — серьезно спросил Анну Вронский.
— Я хочу, чтобы вы поехали в Москву и просили прощенья у Кити, — сказала она.
— Вы не хотите этого, — он видел, что она говорит то, что принуждает себя сказать, но не то, чего хочет.
— Если вы любите меня, как вы говорите, — прошептала она, — то сделайте, чтоб я была спокойна.
Лицо его просияло.
— Разве вы не знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
Она все силы ума своего напрягла на то, чтобы сказать то, что должно; но вместо того она остановила на нем свой взгляд, полный любви, и ничего не ответила.
«Вот оно! — с восторгом думал он. — Тогда, когда я уже отчаивался и когда, казалось, не будет конца — вот оно! Она любит меня. Она признается в этом».
— Так сделайте это для меня, никогда не говорите мне этих слов, и будем добрыми друзьями, — сказала она словами; но совсем другое говорил ее взгляд.
— Друзьями мы не будем, вы это сами знаете. А будем ли мы счастливейшими, или несчастнейшими из людей — это в вашей власти.
Она хотела сказать что-то, но он перебил ее.
— Ведь я прошу одного, прошу права надеяться,
— Я не хочу никуда прогонять вас.
— Только не изменяйте ничего. Оставьте все как есть, — сказал он дрожащим голосом. — Вот ваш муж.
Действительно, в эту минуту Алексей Александрович своею спокойною, неуклюжею походкой входил в гостиную. Его правый роботизированный глаз медленно поворачивался в глазнице, изучая публику, сидящую по разным углам залы. Свернувшийся в сторонке Лупо, преданно ожидавший хозяина, шмыгнул прочь, увидав Каренина.
Оглянув жену и Вронского, он подошел к хозяйке и, усевшись за чашкой чая, стал говорить своим неторопливым, всегда слышным голосом, в своем обычном шуточном тоне, подтрунивая над кем-то.
— Ваш Рамбулье в полном составе, — сказал он, оглядывая все общество, — грации и музы.
Но княгиня Бетси терпеть не могла этого тона его, sneering, [10] как она называла это, и, как умная хозяйка, тотчас же навела его на серьезный разговор об общей воинской повинности. Алексей Александрович тотчас же увлекся разговором и стал защищать уже серьезно новый указ Министерства пред княгиней Бетси, которая нападала на него.
10
Насмешливого (англ.).
Вронский и Анна продолжали сидеть у маленького стола.
— Это становится неприлично, — шепнула одна дама, указывая глазами на Каренину, Вронского и ее мужа.
— Что я вам говорила? — отвечала приятельница Анны.
Но не одни эти дамы, почти все бывшие в гостиной, даже княгиня Мягкая и сама Бетси, по нескольку раз взглядывали на удалившихся от общего кружка, как будто это мешало им. Только один Алексей Александрович ни разу не взглянул в ту сторону и не был отвлечен от интереса начатого разговора.
Заметив производимое на всех неприятное впечатление, княгиня Бетси подсунула на свое место для слушания Алексея Александровича другое лицо и подошла к Анне.
— Я всегда удивляюсь ясности и точности выражений вашего мужа, — сказала она.
— О да! — отозвалась Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни одного слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
Алексей Александрович просидел полчаса, подошел к жене и предложил ей ехать вместе домой; но она, не глядя на него, отвечала, что останется ужинать. Алексей Александрович раскланялся и вышел.
После ужина Каренина наконец извинилась перед хозяйкой и гостями и покинула вечер. У подъезда ее ожидал усовершенствованный II/Извозчик/74-Т, продрогший от холода. II/Лакей/С(с)43 стоял, отворив дверцу кареты, а I/Привратник/7е62 придерживал парадную дверь, пока Андроид Каренина отцепляла быстрыми металлическими пальцами кружева рукава от крючка шубки хозяйки. Она стояла отвернувшись и не смотрела на Анну Аркадьевну, которая, нагнувши голову, слушала с восхищением, что говорил, провожая ее, Вронский.