Андромеда
Шрифт:
— Это потребует много временим — произнес он наконец.
— Но это действительно целесообразно?
— Возможно.
— Мне понадобится самая лучшая из наших счетных машин, — объявил Флеминг таким тоном, будто все уже было решено, — и нынешняя наша группа в полном составе. Осборн страдальчески поморщился: каждому посвященному было ясно, что вопрос далеко еще не решен, а министр как будто обиделся.
— Мы можем предоставить вам университетские счетные машины, — сказал Осборн так, словно это само собой подразумевалось. Но тут терпение Флеминга неожиданно лопнуло.
— Ни к черту они не годятся, эти университетские машины! Вы думаете, что в наше время лучшее оборудование имеют университеты? — Он указал
— Мне придется навести соответствующие справки.
— Не стоит, я сам вам скажу: в ракетном исследовательском центре в Торнессе.
— Эта машина используется для нужд обороны.
— Ну, еще бы! — пренебрежительно заметил Флеминг. Ванденберг не ответил. В конце концов, нянчиться с этим младенцем — дело министра. Собрание молча ждало. Министр барабанил пальцами по кожаному бювару, и Осборн подумал, что положение не слишком обнадеживающее. Его начальника, без сомнения, все это впечатлило, но не убедило: как и большинство искренних людей, Флеминг был плохим адвокатом; у него был шанс на успех, но он не сумел им воспользоваться. Если министр ничего не предпримет, все так и останется чистой теорией университетского толка. Если же он решит что-то предпринять, то придется вести переговоры с военными и доказывать не только министру обороны, но и ванденберговскому союзному комитету, что игра стоит свеч. А Рэтклифф не торопился с ответом. Ему нравилось, когда его ждали.
— Ну что ж, — сказал он наконец, — мы можем подать соответствующее ходатайство. А решать будет кабинет министров. Некоторое время после совещания в министерстве Флемингу и его группе было нечего делать. Рейнхарт и Осборн вели переговоры — медленно и осмотрительно, а Флемингу заняться было нечем. Бриджер доканчивал свою работу, готовясь уйти. Кристин тихонько сидела за своим столом, вновь и вновь проверяя сделанное. Сам же Флеминг, казалось, совершенно выкинул все это из головы и пригласил Джуди составить ему компанию.
— Какой нам смысл околачиваться здесь без дела, пока начальство решает, что к чему, — объяснил он ей и потащил ее развлекаться. Впрочем, он ничего от нее не добивался. Ему просто нравилось ее общество, а сам он оказался внимательным и неожиданно приятным компаньоном. Джуди поняла, что его резкость в основном проистекала от презрения к чванству и глупости. Когда они мешали его делу, он злился, а случалось, приходил в ярость. Но стоило ему отойти от работы, как они просто становились излюбленной мишенью для его разящего остроумия.
— Англия медленно опускается за западный горизонт, — заметил Флеминг однажды в ответ на какой-то ее вопрос о политике и, усмехнувшись, переменил тему. Когда она попыталась извиниться за свою вспышку в Болдершоу-Фелл, он только легонько ее шлепнул.
— Все забываю, все прощаю — вот мой девиз, — сказал он и повел ее в бар еще выпить. Джуди пришлось немало вынести ради его удовольствия. Флеминг, например, любил современную музыку, а она ее не понимала; он любил быструю езду, а она боялась ее; он любил смотреть ковбойские фильмы, а их она боялась еще больше. Он безмерно уставал и в то же время не находил себе места. Из кино они бежали на концерт, с концерта отправлялись на продолжительную прогулку в автомобиле, после прогулки начинался не менее продолжительный кутеж, и в конце концов Флеминг валился с ног. Но, во всяком случае, он казался счастливым, чего нельзя было сказать о Джуди. Ей все время казалось, что она плавает под чужим флагом. В институт они заглядывали лишь от случая к случаю, и тогда Флеминг обычно флиртовал с Кристин. Впрочем, Джуди не могла винить его: это был единственный знак внимания к девушке
— Вы когда-нибудь бывали в Торнессе, доктор Флеминг?
— Был один раз.
— Что это за место?
— Далекое и прекрасное, как вы, а также в отличие от вас бездушное, весьма мощное и сверхсекретное. Считалось, что, если Флемингу будет разрешено поехать в Торнесс, Кристин тоже поедет. Уотлинг поинтересовался ее прошлым и счел его безупречным. Родители Кристин покинули Литву в конце войны с Гитлером, когда в страну вошли русские войска. Кристин родилась и выросла в Англии. Ее родители уже умерли, но в свое время успели получить британское подданство, а сама она благополучно прошла все и всяческие проверки. Деятельность Денниса Бриджера казалась гораздо более интересной. По мере того как приближался день его ухода с работы, он все чаше и чаше вел какие-то непонятные переговоры по междугородному телефону и, по-видимому, был чем-то очень обеспокоен, хотя ни разу и словом не обмолвился об этих звонках. Как-то утром Джуди сидела с ним в комнате одна; Бриджер, казалось, нервничал больше обычного. Зазвонил телефон, и Бриджер буквально вырвал трубку у нее из рук. Очевидно, его куда-то вызвали: он сослался на какой-то не слишком убедительный предлог и вышел. Джуди следила за ним в окно и видела, как он пересек площадь и вышел на улицу, где его ждал огромный, очень дорогой автомобиль. Когда Бриджер приблизился, дверца распахнулась и навстречу ему вышел шофер необыкновенно высокого роста, в наглухо застегнутом одеянии бледно-горчичного цвета, бриджах и блестящих кожаных крагах.
— Доктор Бриджер? Шофер носил темные очки и говорил с легким, едва различимым иностранным акцентом. Автомобиль, весь сияющий и немыслимо роскошный, походил на современный самолет, разве что без крыльев. Из хвостовых стабилизаторов поднимались две радиоантенны на высоту человеческого роста, такого, как у шофера. Все это, вместе взятое, производило впечатление чего-то нелепого, не соответствовало привычным масштабам. Шофер распахнул заднюю дверцу и держал ее, пока Бриджер не уселся. Внутри оказались необычайной ширины сиденье, пушистый ковер на полу, голубоватые стекла; в дальнем углу сидел низенький, совершенно лысый человечек. Коротышка протянул руку, на которой блеснуло кольцо.
— Я — Кауфман. Шофер вернулся на свое место за стеклянной перегородкой, и автомобиль тронулся.
— Вы не против, если мы немного поездим? — акцент Кауфмана не оставлял сомнений: это был немец, преуспевающий и уверенный в себе. — Если человека видят в неподходящем месте, могут начаться разговоры. Раздалось негромкое жужжание. Кауфман взял белую телефонную трубку, которая висела перед ним. Бриджер видел, как шофер что-то говорит в микрофон, укрепленный около руля.
— Да! — Кауфман слушал несколько секунд, а потом обернулся и поглядел через заднее стекло. — Да, этот, вижу. Тогда поезжайте по кругу, поняли? И Штутгарт… вызовите Штутгарт. Он положил трубку и повернулся к Бриджеру.
— Мой шофер говорит, что за нами едет такси. — Бриджер поглядел через плечо. Кауфман усмехнулся, во всяком случае изобразил что-то похожее на улыбку. — Не надо беспокоиться. В Лондоне всегда такси. Он увидит, что мы никуда не едем. Важно только, что я вызвал Штутгарт. — Он открыл серебряный ящичек с миниатюрными сигарами. — Курите?
— Нет, благодарю вас.
— Вы посылали мне «телекс» в Женеву, — Кауфман взял сигару сам. — Несколько месяцев назад.
— Да.
— С того времени мы ничего от вас не слышали.