Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Шрифт:
Вообще-то воспитывали меня дома строго, видимо, по образу и подобию воспитания рабоче-крестьянского контингента в школе нелегалов, которую кончал отец, будучи мобилизован с химического завода, и где от будущих закордонных разведчиков добивались умения достойно вести себя в приличном обществе. Чтобы закрепить во мне правила хорошего тона, отец принес несколько дней спустя из полпредства собственноручно составленную послом Коллонтай для затопивших после сталинских чисток советскую дипломатию рабоче-крестьянских выдвиженцев памятку, как вести себя на приемах.
Благовоспитанная генеральская дочь по происхождению и страстная революционерка
«На коктейлях или чаях в совмиссии члены совколонии не должны:
1. подходить к накрытым столам и угощаться раньше гостей;
2. садиться группами и разговаривать, забывая гостей;
3. брать с подноса рюмку и передавать ее гостю. Напротив, передать чистую тарелку гостю, чтобы он мог взять торт или бутерброды, вполне допустимо;
4. оставлять недоеденные бутерброды прямо на скатерти.
…Нельзя плевать на пол, кашлять, не отвернувшись от другого, тушить папироску, бросая ее на пол и притоптывая ногой.
…Перед тем как отправиться на прием, в гости, а также перед приходом гостей рекомендуется принять душ. Несоблюдение этого правила будет замечено и даст основание вынести неправильные суждения о культуре в нашей стране…
…Не хлопать дверями, это производит впечатление некультурности».
Как старый и мудрый человек, Коллонтай прекрасно представляла себе ситуацию в Советском Союзе в 30-х и 40-х годах, бесконечные чистки партийных и военных оппозиций Сталиным, свое место в истории русской революции и наличие у нее опасных знаний о «великом вожде» и его некоторых соратниках.
Чувствуя постоянную угрозу от резидентов, которые не только выполняли разведывательные функции, но и по перманентному поручению Сталина, Менжинского, Ягоды и Берии «присматривали» за старой революционеркой, Коллонтай не втягивалась ни в какие обсуждения партийных дел в Союзе, «оппозиций» и «оппозиционеров», среди которых были ее друзья и бывшие мужья, всяческих партийных дел в Союзе. Более того, она предусмотрительно подчистила свои дневники 20-х и 30-х годов, убрав из них, видимо, негативные оценки Ленина и Сталина, но не Крупской, а новые вела так, что в них не содержалось не только каких-либо слов компромата против генсека, но даже было бы и видно ее восхищение «горным орлом» Кобой.
Коллонтай хорошо представляла себе характер Сталина, его злопамятность, мстительность и капризность, знала о тяжких для нее последствиях, если генсек вдруг «обидится» на нее. Фактически смирив свою революционную гордыню и «отредактировав» старые дневники, она не только спасла свою жизнь и дело, которому служила, но и перехитрила самого Сталина.
Готовя свои мемуары, отец рассказывал мне, как предыдущий резидент в Швеции, воспользовавшись тяжелой болезнью Коллонтай в августе 1942-го, во время которой чемоданчик с ее дневниками верная секретарь Александры Михайловны Эмми Лоренсен принесла из ее кабинета и положила под госпитальную койку «мадам посла», выкрал дневники по приказу Москвы, шедшему, без сомнения, прямо от Сталина, и направил их в Центр.
В конце 1942 года отец был начальником
Спустя несколько недель после прибытия в Стокгольм, когда Александра Михайловна начала заметно привечать советника Елисеева, он доверительно рассказал Коллонтай об этой истории с дневниками. Он не знал, что «мудрая Коллонтайша», как ее называли за глаза в коллективе полпредства, переиграла их всех, начиная от Сталина и кончая резидентами и стукачами. Я сделал такой вывод потому, что реакция Александры Михайловны на доверительное сообщение советника Елисеева была весьма трогательной.
— Она, волнуясь, протянула мне свою морщинистую руку, — вспоминал отец, — и сказала: «Спасибо за рассказ об архиве и за то, как вы доложили о нем Берии. Теперь я наконец буду спокойна! А то чего я только и не думала…»
…Первые месяцы пребывания в Стокгольме мы жили в одном из пригородов столицы — Росунде. Из-за войны и недостатка бензина основу городского транспорта на короткие расстояния составляли велосипеды, автобусы с газогенераторными установками и трамвай. Даже дипломатическим миссиям выделялись лишь небольшие лимиты на бензин, а высокопоставленные чиновники и богачи разъезжали на легковых автомобилях, у которых перед радиаторной решеткой висел объемный бак газогенератора или такое устройство большей мощности было прицеплено на колесиках сзади, вроде полевой кухни. Водителям часто приходилось кормить газогенераторы березовыми чурочками, и в воздухе города днем стоял кисловатый дымок деревенских печек.
Велосипед именно тогда стал самым массовым национальным транспортным средством скандинавов. Я сам видел настоящего и живого короля Швеции Густава V, сухощавого и высокого старика, едущего на велосипеде по мосту возле своего дворца. Много раз доводилось видеть и премьера страны Ханссона, и ее министра иностранных дел Гюнтера, передвигавшихся по центру города на двухколесных машинах.
По утрам отец отвозил меня на трамвае из Росунды в школу, расположенную на другом конце города, в пригороде Ердет. Все маршруты вагонов и автобусов ходили строго по расписанию. В полупустом на конечной остановке трамвае мы часто садились рядом с обаятельным, широколицым и голубоглазым человеком с густой шевелюрой. Отец болтал с ним по-немецки, называя господином Франком. Я ничего в их разговорах не понимал, хотя в нашей советской школе нас рьяно учила немецкому языку невестка Коллонтай Ирина Романовна. Я понял только, когда этот милый человек, обратившись ко мне, сказал однажды, что я могу называть его «онкель Вилли» — «дядя Вилли». Лет через десять после того, когда я уже учил в Международном институте немецкий язык, отец привез мне из Германии для языковой практики книгу одного из лидеров западногерманской социал-демократии Вилли Брандта. С обложки на меня смотрело доброе лицо «дяди Вилли».