Анекдоты и тосты от Раневской
Шрифт:
— В смысле?
— У кого их больше, тот и живет дольше.
Марецкая о знакомом:
— Родился дураком, живет дураком… Может, хоть к старости поумнеет?
Раневская в ответ с сомнением:
— Не думаю. Будет старым дураком.
— Я свой возраст не скрываю.
— Гордитесь им?
— Нет, из подозрений во вранье могут дать больше лет, чем есть на самом деле.
О приметах возраста:
— В молодости удовольствия свои,
Время течет неравномерно — лучшие годы сначала впереди, потом вдруг оказываются позади… Получается, что эти самые годы мелькают, как деревья за окном курьерского поезда.
Марецкая философствует:
— С годами приходят мудрость и опыт… Раневская театрально вздыхает в ответ:
— Только многих не бывает дома…
Я кончаю жизнь банально — стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.
Экстазов давно не испытываю.
Воспоминания — богатство старости.
Старость мучительна тем, что ее нет в душе, в помыслах. Она — в расшатанных зубах, в увядшей харе, в одиночестве полнейшем.
Однажды Фаина Георгиевна отправилась в Ленинград, на свидание.
«Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.
— Да-да!
Милая проводница спросила:
— Чай будете?
— Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я.
Проводница прикрыла дверь, и я слышу её крик на весь коридор:
— Нюся, дай чай старухе!
— Всё. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?»
Фаина Раневская стала свидетельницей того, как ругают современную молодежь.
— Вы правы, — закивала актриса, — сегодняшняя молодежь ужасна.
И помолчав, добавила:
— Но еще ужаснее то, что мы к ней не принадлежим.
«В шестьдесят лет мне совсем не казалось, что жизнь кончена — вспоминала Фаина Раневская. — И когда седой театровед сказал:
— Дай бог каждой женщине вашего возраста выглядеть, как вы, — спросила игриво:
— А сколько вы мне можете дать?
— Ну, не знаю, лет семьдесят, не больше.
От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю с возрастом.
Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела в каком году я родилась, и только ахнула.
Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать лет, а паспорт лишь напоминает, что ты не можешь жить, как восемнадцатилетний человек.
Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки….
Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!
Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.
Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.
Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа! Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.
Сегодня встретила «первую любовь». Шамкает вставными челюстями, а какая это была прелесть.
Я, как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
Фаина Раневская о работе
Не секрет, что работа для Фаины Раневской была едва ли не синонимом слова «жизнь». «Не терплю каботинства», — сказала актриса в одном из своих интервью.
…Самым трудным для меня было научиться ходить по сцене. Я так и не научилась.
После премьеры спектакля «Дальше — тишина», в котором сыграла Фаина Георгиевна, у актрисы поинтересовались, как складывались взаимоотношения с режиссером этого спектакля, на что Раневская заявила:
— Мы изображали любовь слонихи и воробья.
Кошмар — это когда мне снится, что я снимаюсь в кино.
Мне бы только не мешали, а уж помощи я не жду… Режиссер говорит мне — пойдите туда, станьте там, — а я не хочу стоять «там» и идти «туда». Это противоречит моей внутренней жизни.
В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.
Не желая спорить с режиссером по поводу какой-то сцены:
— Я всегда согласна договориться по-хорошему, если вы обещаете, что будет по-моему.
У нас в театре удивительные лестницы — в них ступенек, ведущих наверх гораздо больше, чем вниз, особенно, если подниматься — уставшей, а спускаться после пинка под зад.