Ангарский Сокол

Хван Дмитрий Иванович

А вечером из Удинска пришло сообщение. Помощник Саляева по боевой подготовке молодёжи прапорщик Афонин докладывал, что паробот с енисейцами прошёл мимо острова. Это значило, что через трое суток Беклемишева можно ждать в Ангарске. Соколов решил встретить Василия Михайловича по-домашнему, поселив в гостевой половине своего дома. Ночью, при свете свечи, князь прокрутил в голове возможный сценарий предстоящего разговора с царским чиновником, выписав на бумагу основные вопросы, которые ему хотелось бы обсудить, да предложения, которые он хотел озвучить.

Три дня спустя

Ужин был великолепен. Хозяйки

Ангарска постарались на славу. Мясное рагу с овощами, запечённый с сыром и мясным фаршем картофельный пирог, салат «Столичный», хлеб с кедровыми орешками и ягодный морс — всё было съедено до крошки. Супруга Беклемишева и два его взрослых сына были довольны приёмом, что им оказали в доме ангарского князя. Беседы на житейские и бытовые темы в гостиной продолжались, а мужчины тем временем уединились на веранде, чтобы обговорить более серьёзные дела.

Пожилая тунгуска вынесла им горячий чайник с медовым напитком, настоянным на травах, — по рецепту княгини. Проводив её глазами, Соколов повернулся к сидящему в кресле Беклемишеву:

— А как тебе, Василий Михайлович, новый воевода енисейский?

— Молодой да бойкий. Предан он отечеству и царю нашему батюшке. А отец его геройски погиб при Смоленске, за Отечество своё стоя, потому Василий Артёмович царём и обласкан, — отвечал тот.

— Смоленск теперь у Руси, это хорошо, — заметил ангарский князь.

— Без сомнения! Богатый город, прибыток Отечеству учиняет немалый, да и Полоцк тако же, — соглашался царский чиновник.

— А ещё хорошо бы и русские порты на Балтике иметь для торговли? — спросил, отхлебнув горячего напитка, Соколов.

Беклемишев сверкнул глазами:

— Не в силах нам со свеем совладать нынче. Свей силён да с ляхами дружен стал. Не совладать… Чую, сызнова война будет с ляхами, не иначе те себе короля нашли нового, тако же свейских кровей.

— А если мы сможем помочь? — поднял глаза Соколов.

— Что? Нешто вы… — Брови Беклемишева поползли вверх. — Не пойму я тебя, князь.

— Сколько стрельцов ты можешь привести в Ангарию сейчас? — продолжал удивлять собеседника Вячеслав.

— Под восемь десятков, не более…

— Мои люди могут обучить их палить из ангарских ружей да лить для них пули, — внимательно смотрел на собеседника Соколов. — А также стрелять из пушек.

— Те, что не каменьем, а бонбами палят? — недоверчиво, с удивлением вопрошал Василий Михайлович.

— Ими самыми, — кивнул Вячеслав и добавил: — Плата обычная.

Беклемишев поморщился:

— Не реки оное уплатой али покупкой. Государь наш не может людьми православными торговлю учинять. Ибо церковь наша святая, православная, проклянёт его.

— А что же он учинил уже? Не продажу ли? — усмехнулся Соколов.

— Не смейся, князь! То государевы людишки были, на волжские землицы посаженные, а нынче они в Ангарское княжество определены. Тако и далее будет! А слова твои я в уши царские сам передам.

Как сказал Беклемишев, по такому случаю он и сам на Москву путь держать станет. Вместе с ангарскими послами.

* * *

Ивашка, недавно получивший фамилию, сегодня пытался осознать, зачем вообще эта фамилия? Рядышком, свернувшись калачиком и покачиваясь на мешке с одеждой, спала Машка, а мать и отец сидели на краю телеги, свесив ноги. Как сказал сержант Василий, один из ангарцев, Засурские и ещё семьдесят пять человек определены на поселение в Свирское. Поначалу их везли на подводах по дороге, идущей параллельно реке и петляющей по вырубленной и вычищенной от кореньев лесной просеке, приходилось огибать и скалы, подступающие к самой

Ангаре. Слева, за скалами, на порогах шумела река, сбегая по камням и прорываясь в скальных теснинах. А в лесу было тихо и спокойно, птичий пересвист в шумящих кронах деревьев действовал умиротворяюще. Ивашка смотрел на облака: в высоком голубом океане неба парили белые островки самых причудливых форм. Мальчуган и не заметил, как провалился в глубокий сон. Снился ему родной дом, да рядом с ним седой дед с бабкой, улыбавшиеся ему, но глаза их были полны печали. А Ивашке надо было догонять ушедших уже вперёд родителей и Машку, которая тонким голосом звала его за собой. Рядом ужом вился любимый пёс, громко и визгливо лая, пытавшийся не пустить Ивашку далеко от дома. И тут паренёк с ужасом понял, что не помнит ни клички пса, не имён своих родных деда с бабушкой, всё ещё смотрящих на него и прощально машущих ему руками, стоя у невысокого заборчика в тени развесистой яблони, на которую любил он прежде забираться. Вдруг не стало пса, а тени принялись обступать мальчишку со всех сторон, совершенно закрыв собою отчий дом. На Ивашку навалился липкий ужас, ноги его сковал кандалами страх, и он застыл на месте, не в силах двинуться. А вокруг него сгущалась тьма, обволакивая и превращая в серую, волнующуюся массу всё вокруг — цветы, травы, и Ивашкины лапти уже стали сереть, а за ними и порты. И только обернувшись, он увидел родителей, шедших в ореоле света. Заорав дурным голосом, Ивашка… проснулся.

Поскрипывала телега, рядом тихонько сопела Машка, подоткнув под щёку кулачок. Мальчик быстро чмокнул сестрёнку в лобик и, повернувшись, сел, свесив ноги. Вечерело. Возница негромко переговаривался с одним из мужиков.

— Скоро середина пути, чуть далее зимовье будет, — уже говорил ангарец, — там на ночёвку встанем.

И правда, через некоторое время показалась покрытая зеленью леса скала, а дорога упёрлась в ворота небольшого зимовья, устроенного вплотную к скале. Барак, домик охраны, стойла для животных, поленница, отдельно стояла, как оказалось, уборная и будка пса — вот и все постройки окружённого частоколом зимовья. Пока распрягали оленей, крестьян проводили устраиваться в барак. Кто-то из воинов подбрасывал хворост для костра, чтобы приготовить кашу на ужин. А к сержанту Василию подошёл для доклада бывший в зимовье старшим молодой парень из первых переселенцев. С четырьмя товарищами он смотрел за этой частью дороги, что шла мимо ангарских порогов, прямо через зимовье.

— Казачков тех поймали, товарищ сержант! Пятеро, в лесу ховались, как с крепости по рации и передавали.

На дорогу нашу они как раз вышли, Буян их издалека ещё почуял, — докладывал юноша. — Среди них один больной совсем. — Тут Ивашка заметил, что у парня на рукаве, так же как и у давешнего усатого ангарца, светлой нитью вышит падающий за добычей сокол. — В хлеву запер их, — продолжал доклад парень, — да они смирные, просили поесть, и только. А болезный у нас на топчане лежит, спит. Под охраной.

— Молодец, Прохор, веди к казачкам, — похвалил его старший обоза и обернулся, заметив топтавшегося сбоку Ивашку: — А ты чего здесь делаешь? А ну марш к своим! Ужинать и спать!

Мальчишка нехотя поплёлся к бараку, но по пути присел на бревно у костра. А там уже засыпали в первый котёл порцию крупы. Ивашка тут же нашёл нового человека для расспросов — кухарящего паренька из обоза с тем же знаком сокола на рукаве. Хоть он и был юн, ружьё его было приставлено к бревну, а на поясе висели серьёзного вида ножны, длинный нож был воткнут в лежащее у костра бревно. Ивашка тут же решил потрогать это красивое оружие.