Ангел Экстерминатус
Шрифт:
— А когда мы доберемся до этого варп-шторма, твой проводник поможет нам его миновать? — спросил Таматика Велунда.
Я на это рассчитываю, — ответил Велунд.
— Не нравится мне это, — заметил Тиро. — Я целую жизнь сражался с их народом. Нельзя им доверять.
— Он знает способ пробраться через шторм, — сказал Велунд. — По тайному проходу, известному как Нижние пути.
И вновь капитаны легиона собрались в Гелиополисе. Фулгрим готовился предстать перед своими воинами, и ходили слухи, что ожидается нечто восхитительное. Сквозь кессонный купол, золотой с кровавыми пятнами, падали столпы неровного света от бурлящего варп-шторма за пределами системы. Люций порой гадал, каким же тайным буйствам
Он удовлетворился восхитительными картинами, которые собственное воображение нарисовало ему, чтобы заполнить эту пустоту. Зачем знать правду, если реальность все равно только разочарует?
Парные мечи Люция лежали в ножнах на худых бедрах: один Фулгрим подарил ему после Исствана, второй, фрактальный клинок, он забрал с трупа главного скитария на Призматике.
Кожа зудела, так хотелось их обнажить, однако Люций сказал себе, что это лишь потребность испытать себя в битве с достойным противником. Каких, увы, в его собственном легионе не находилось. Он рассчитывал спровоцировать на бой какого-нибудь Железного Воина, но даже с тем буйным громилой не вышло бы ничего интересного.
Светлые статуи с бычьими головами, установленные вдоль стен, были липкими от свежего слоя жидкостей, сопровождающих смерть. Дуги вытянутых кровавых капель свидетельствовали о перерезанных артериях и потрясающей жестокости. Опаленные знамена были обезображены не меньше; теперь по ним нельзя было прочесть, ни откуда произошел легион, ни кому он раньше служил. Люцию хотелось разорвать их, сжечь и станцевать в этом пламени.
Он вышагивал вокруг черного трона на броском, вульгарном постаменте из обломанного камня, вспоминая о днях, когда хотел сойтись с бою с самим Фениксийцем. От мысли, что он едва не угодил в ловушку примарха, его охватила приятная дрожь, которую в эти пресные времена мало что могло вызвать. Во рту пересохло при воспоминании о том, как капитаны легиона сражались с Фулгримом в Галерее мечей на «Андронике».
Они решили, что Фулгрим был не тем, за кого себя выдавал, и схватили его, намереваясь запредельными пытками изгнать нечто, поселившееся в теле их примарха. Это, разумеется, был лишь коварный план Фениксийца, извращенный способ испытать их преданность, нарциссическое представление, устроенное, чтобы продемонстрировать свою мощь и поведать верным воинам о своем истинном предназначении.
Эти воины стояли вокруг Люция, отбросив старые звания и чины. Теперь для Детей Императора весь смысл состоял лишь в том, чтобы предаваться ощущениям и в любом действии доходить до крайности. Древние принципы иерархии постепенно исчезали в прошлом. Люций переводил взгляд с одного на другого и представлял, как они бросаются на него с оружием в руках и как он расправляется с ними — по одному удару на каждого.
Напротив него кружил Юлий Кесорон. Любимый сын, как он теперь звался, избегал его взгляда с такой настойчивостью, что Люций не мог не улыбнуться. Операции вновь преобразили его черты, превратив в кошмарную пародию на человеческое лицо, в безумную маску плоти с наращенными костями, вживленными рогами и неестественно широко распахнутыми глазами, в результате трансплантаций ставшими полностью черными.
Марий Вайросеан и его какофоны наслаждались негармоничным визгом, бьющим из закрепленных на потолке вокс-динамиков. Крики Исствана-V сменила музыка, которую Бекья Кинска сочинила для великолепной «Маравильи», — музыка, усиленная, искаженная и переработанная самим примархом. Этим пронзительным ритмам удалось вызвать в нем реакцию, и Люций на мгновение остановился, чтобы послушать рваные всполохи звука, режущие по ушам. Ожесточенность музыки слегка развлекла его, но закованные в броню какофоны дергались и танцевали, словно марионетки безумного кукольника, и их причудливое звуковое оружие потрескивало и пульсировало, впитывая мощь дьявольских нот.
Стоявший неподвижно Крисандр Кинжальный был хмур сильнее обычного:
Сквозь кожу на лице Калимоса были продеты крючки и кольца, соединенные туго натянутыми цепочками, и после каждого произнесенного слова они кололи и ранили его необычными способами. Люций лениво подумал, какие слова могли доставить Калимосу самую сильную боль, и решил никогда не говорить ничего, на что тот мог бы ответить этими словами. Он испытал удовольствие при мысли, что лишит Калимоса желанной муки, но оно исчезло уже через мгновение — такое же мимолетное и преходящее, как большинство подобных глупых развлечений.
Лономия Руэн и Бастарне Абранкс стояли вместе: мастер ядов стал новым объектом кровной любви Абранкса после смерти Гелитона. Доспехи Руэна были украшены кинжалами и шипами, и каждый был смазан каким-нибудь из его замечательных убийственных токсинов. Абранкс был вооружен двумя мечами в подражание Люцию, но даже мысль, что он мог сравниться с Люцием в искусстве владения мечом, была смехотворна. Шрам, который Люций подарил ему в качестве напоминания об этом, теперь скрывала татуировка.
Фулгрим вступил в Гелиополис под фанфары воплей, что издавали ползущие перед ним рабы — этот ковер извивающейся плоти, готовой превратиться в месиво под могучими шагами примарха. Худые как скелеты рабы отталкивали друг друга и царапались, стремясь ощутить на себе убийственный вес, от которого ломались кости и лопались органы, и выли в наслаждении, когда умирали. За примархом следовал Фабий, чудовищный хирургеон пощелкивал, словно живой, а от его вида Люцию захотелось убивать. По бокам от апотекария шли два существа, закутанные в плащи с капюшонами. В одном Люций сразу узнал эльдар-проводника, но второй вызвал интерес. Он обладал массивной фигурой легионера, но двигался неуклюже, как лунатик или калека.
— Сыны мои, — сказал Фулгрим, одним шагом поднимаясь к трону; его спутники в плащах остались у подножия разбитого постамента. — Все, чего я жажду, скоро окажется в наших руках. Мы на шаг приблизились к воплощению моей мечты о Городе Зеркал, где мы узрим отражение Ангела Экстерминатус.
Фулгрим был облачен в пурпурно-золотой доспех, а длинные белые волосы он разделил на ряды до боли тугих косичек, собранных сзади и украшенных на конце серебряным лезвием. С левого плеча спадала лоскутная ротонда из драконьей кожи, сорванной с мертвых Саламандр, а с правого — плащ из черных как ночь перьев. Костяные пластинки — из них когда-то был выложен узор на доспехах Ферруса Мануса — теперь составляли на нагруднике изображение орла с повисшими на сломанных шеях головами.
— Пертурабо со своим легионом присоединился к нам, и его солдаты пойдут на штурм адских врат, дабы привести нас к апофеозу, о котором шепчут в глубинах варпа, — сказал Фулгрим, и воины восхищенно закричали, срывая горло. Фулгрим купался в лучах их обожания, упивался их любовью, снисходительно улыбаясь, но эта снисходительность относилась не к ним.
Примарх поднял руки к голове и коснулся кончиками пальцев кожи под отметинами на висках: одна была от входной раны, вторая осталась после того, как Фабий вытащил иглу из его головы.
— Хотя за помощь моего брата пришлось заплатить, — сказал Фулгрим, победно улыбаясь. — Мне пришлось позволить нашим врагам выстрелить мне в голову, чтобы у него не осталось сомнений. Ах, к каким же грубым ухищрениям мы вынуждены прибегать, чтобы заманивать в свои сети наивных глупцов.
Дети Императора взревели, однако Люций странным образом не чувствовал желания присоединяться к ликованию, словно планы Фулгрима не были важны.
— А когда Пертурабо поймет, что вы ему солгали? Что тогда?