Ангел, летящий на велосипеде
Шрифт:
Оказывается, и на краю света, в треклятом лагере на Второй речке, поэт не забывал о различии между «ты» и «вы».
Друг по несчастью, Юрий Илларионович Моисеенко, рассказывал об этом так:
– Осип Эмильевич ко всем относился почтительно, но к Ляху обращался «Володя, вы…», а к Ковалеву «Иван Никитич, ты…» Мы Мандельштама звали по имени-отчеству, на «вы». (Лях и Ковалев солагерники Мандельштама.
– А.Л.) За глаза называли попроще: «Эмильевич». Кто-то из новичков спросил его, как правильно - Осип или Иосиф. Он говорил
Даже в этих запредельных условиях Мандельштам помнил о том, что в каждом приветствии заключена формула отношений.
В одном случае непременно нужно «ты», но по отчеству, а в другом - «вы», но по имени.
На самой вершине этой иерархии значений находятся домашние имена.
Его - Ося.
Его жены - Нежняночка, Някушка, Пташенька.
Его подруги - Лютик, Дичок, Медвежонок, Миньона.
Как это говорилось о людях декабрьского восстания? Якобы на всю жизнь они заключили себя в дне 14 декабря.
Так же и Надежде Яковлевне было никак не перешагнуть черту последнего года с Мандельштамом.
Тяжко жить, не имея способности к прощению. Минуло столько лет, а вдова поэта в одиночку и фактически без противника - продолжала свою войну.
Что такое совместная жизнь, как не постоянная забота о близком? В этом смысле для нее ничего не менялось. Она и сейчас жила мыслями о нем.
В этом мало кому признаешься, но Анне Андреевне Ахматовой она говорила так:
Не успокоюсь, пока не узнаю, что он мертв.
В переводе на язык, понятный двум вдовам, это означало:
– Пока я не успокоилась, он жив.
Так что из всех текстов покойного мужа наиболее актуальной для Надежды Яковлевны была фраза:
«Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится».
Некоторые вдовы настаивают на том, чтобы все оставалось, как при покойном супруге. Чашка должна находиться тут, а ложка - здесь. Нарушить порядок все равно что перевести стрелки на часах, показывающих минуту утраты.
Ну какие для Мандельштамов чашки и ложки! В их жизни вещам принадлежала ничтожная роль. Совсем иное дело - представления и принципы. Вот за них следовало постоять.
В этом и заключалось ее отличие от окружающих. Все вокруг шарахаются в разные стороны, ведут себя применительно к обстоятельствам, а она считает только так.
Конечно, по-другому и быть не могло. Ведь все нынешние темы прежде они обсуждали с мужем. именно тогда у них сложилось окончательное мнение.
И об Эмме Герштейн они говорили примерно в таких выражениях.
И о Харджиеве.
И об Ольге Ваксель.
Конечно, с Лютиком - случай особый.
Надежда Яковлевна сначала высказалась резко, а потом все же согласилась с Осипом Эмильевичем.
Вопреки логике ревнивого чувства,
Впрочем, это она признавала не ее, а его правоту.
Если в Лютике действительно «была музыка» - значит так тому и следовало быть.
Как он писал?
Быть может, прежде губУже родился шепот…В стихах памяти Лютика последовательность тоже обратная. Они начинаются описанием его возлюбленной в гробу, а завершаются - картиной пожара.
Следовательно, Мандельштам знал, что от Лютика всегда можно ждать неприятностей. С этой женщиной ничего нельзя предугадать.
Так оно и вышло, как он предчувствовал. Столько лет вдова задавала вопросы умершим, а тут впервые за многие годы получила ответ.
Читая убористый текст, она ясно слышала интонацию соперницы. Преобладало в первую очередь раздражение.
«Я очень уважала его как поэта, - писала Лютик, - но как человек он был довольно слаб и лжив. Вернее, он был поэтом в жизни, но большим неудачником. …Для того, чтобы говорить мне о своей любви, вернее, о любви ко мне для себя, и о необходимости любви к Надюше для нее, он изыскивал всевозможные способы, чтобы увидеть меня лишний раз. Он так запутался в противоречиях, так отчаянно цеплялся за остатки здравого смысла, что было жалко смотреть».
Как вела себя Надежда Яковлевна в ситуации двадцать пятого года? Тогда она не только не признала поражения, но, напротив, стала активной и изворотливой.
И сейчас, прочитав страницы, заботливо доставленные ей братом мужа, она как-то внутренне собралась.
В первую очередь Надежда Яковлевна занялась поисками лазутчика.
Друзей вроде много, но эту деликатную миссию не каждому поручишь.
Сперва она обратилась к Лидии Яковлевне Гинзбург, а затем начала бомбардировать Екатерину Константиновну Лифшиц.
С помощью двух этих женщин она рассчитывала организовать свое прошлое, попытаться снова взять его под контроль.
Надежда Яковлевна, конечно, догадывалась: ее соперница не забыла эту историю. То есть и ее обида не прошла, и какие-то вопросы остались.
Вдова поэта часто вспоминала, как через три года после разрыва Лютик заявилась к ним в Царское Село.
Новый скандал повторился с регулярностью сеанса: «…она снова плакала, - писала Надежда Яковлевна, - упрекала Мандельштама и звала его с собой. Как и раньше, это происходило при мне».
Трудно представить, что Лютику так уж хотелось начать сызнова. Скорее всего, это была лишь вспышка давно угасших чувств.