Ангел-мечтатель
Шрифт:
Но позже. Память у меня долгая, и привычка есть на оплеухи нокаутом отвечать — но не когда меня открыто на это провоцируют. Если я сейчас с цепи сорвусь, кто самого ненормального из моих психов в очередной раз вытащит?
Если бы я еще знал, откуда. То, что его с глаз долой убрали, могло означать только одно — хотят, чтобы о нем забыли. Он уже в списках ни одного отдела не значится, искать его никто не будет, ажиотаж вокруг опусов скоро уляжется — а там можно либо распылить его втихаря, либо так и оставить в забытой одиночке до скончания веков.
Вопрос о распылении
Но выбирать не приходилось — этот идиот уже в такую передрягу себя загнал, что я любой помощи был рад. Особенно, когда его темный приятель вычислил, где его содержат — хотя зацепку в голове я оставил: откуда это у темных такие глубокие познания о заброшенных уровнях?
Но на потом. Сейчас же я мог, наконец, действовать — если об Анатолии забудут, я только за, сам первый в очередь на санацию памяти стану, но только, когда он на земле окажется.
Вот тут и пригодились мои расширившиеся контакты. И внештатники своими топорными методами подсобили. У них ума хватило опусы конфисковать — демонстративно, с обысками, чуть ли не с угрозами. Нормально? Попытка устрашения законопослушных членов общества, отягченная препятствием их трудовой деятельности. Такое даже на земле полным произволом считается, а у нас народ прямо загудел от шока.
После чего мне нужно было только намекнуть на альтернативную возможность ознакомления с опусами — к Анатолию очередь за их подробностями выстроилась. Обоснование мы с его бывшим главой составили — мол, требуется глубокое изучение причин преступной деятельности для недопущения оных в будущем. Отвел я там душу, вставив в их предполагаемый список его личные особенности.
Вот только тогда меня и отпустило — таким выжатым я себя еще никогда, ни после самой масштабной операции не чувствовал. На сутки у себя в кабинете заперся — в тишине, с закрытыми глазами, ногами на столе и конфискованным у моих орлов коньяком, который они вечно пытались с земли контрабандой протащить.
Теперь уже можно было вплотную заняться той возней закулисной, которая все больше вызывала у меня крайне неприятные вопросы. Анатолия теперь уже ни один его посетитель никогда не забудет — если выживет под градом его самопанегириков — и вокруг Татьяны относительное затишье образовалось.
До нее у меня все это время просто руки не доходили. Нет, доклады ее я, само собой, внимательно слушал, но ничего толкового выудить из них так и не смог. Кроме того, что ей практически на каждом этапе повышения квалификации крючки из ее земных фактов забрасывали — из чего я сделал вывод, что ее балабол оказался хорош только руководящему составу очки втирать, а внештатников так и не убедил в нетронутости ее вычищенной памяти.
Я к тому времени вообще начал
Никто ко мне в кабинет не вваливается, дверь с пинка открывая — раз. А то мои орлы насмотрелись и решили, что у нас демократия наступила. Пришлось сдачу нормативов по пунктам устава объявить. В обратном порядке. На время.
Никто мне не трезвонит то с ультиматумами, то с воплями о помощи — два. А то у меня на этот вибросигнал уже безусловный рефлекс образовался — к боевой готовности. Пришлось выбивать его — в прямом смысле, на мастер-классе по ближнему бою с моими орлами. Вот чтобы они за устав так рьяно брались!
Никто мне в мысли не врывается, как будто меня в наше справочное разжаловали — три. Нет, тут я опять загнул — лучше бы этот бездельник мне звонил, телефон хоть отключить можно. До чего дошел — на земной технике оборону строю! От хранителя. Пришлось с орлами семинар провести по методам отражения гипотетического вторжения в сознание. Молодцы, не подвели — напомнили, что лучшая защита — это нападение.
С Анатолием эта тактика всегда на «Ура» работала. С тех пор всякий раз, когда он наседал на меня, я интересовался, как у него освобождение продвигается. Заявил мне, что сам справится — флаг в руки и на амбразуру. Хоть раз в жизни. Разговор на этом тут же заканчивался.
А вот с моими собственными изысканиями на оперативном просторе полная пробуксовка вышла. Организация туров паломников к нашему сидельцу мне двери практически во все отделы открыла, но за ними обнаружился полный разброд и шатания.
История мелких шуму наделала — я такого не припомню. Большинство наших отделов с людьми никогда не сталкивалось и, по крупному счету, плевать на них хотело с высокой колокольни. Но то люди, а то — непонятно что: одни их полу-ангелами называли, другие — полу-людьми.
Среди первых, понятное дело, громче всех хранители выступали — у них понятие «свой — чужой» было развито почти, как у моих орлов. Но и другие умилялись и раскудахтались, что яркое отличие мелких от людей требует их немедленного признания и зачисления, как минимум, в наш резерв.
Другая группа не в один голос верещала. Мелкие у них то недопустимым вмешательством в дела земли оказывались, то нежизнеспособными нигде гибридами, то — чаще всего — угрозой нашим интересам, где бы они ни находились: на земле они могли стать прямым доказательством нашего существования, у нас — могли занести земной хаос и человеческие пороки.
Короче, бодания наблюдателей и аналитиков выплеснулись в народ. И очень мне это не нравилось. Не бодания, подчеркиваю — я сам к опусам руку приложил, чтобы верхи перестали одним только наблюдателям ухо подставлять, а вспомнили, что у них их два имеется — для разных точек зрения — и мозг между ними, чтобы объективные решения принимать.
Но отдавать это решение в массы, позволять рядовым ангелам стенка на стенку переть — это уже перебор. Демократии у нас не только в моем отряде отродясь не было, потому и вся система, как часы, всегда работала. А уж в таких важных вопросах — и подавно.