Ангел мести
Шрифт:
Кейт Флэннигэн, особа предприимчивая, охотно согласилась ей помочь. Вначале они уложили Калеба в тенечке, подальше от места действия. Как выяснилось чуть позднее, оно же оказалось и полем битвы.
Козочка явно привыкла, что ее доят мужчины. Едва порыв ветра взметнул пышные юбки Кейт, как рогатая красавица угрожающе опустила голову и крепко боднула женщину в бедро.
После нескольких неудачных попыток женщины временно отступили, чтобы обсудить новую стратегию.
– Мы должны перехитрить чертовку! – заливаясь смехом, объявила Кейт.
– Согласна, –
– Ну, копытца у нее острые, а я отчего-то терпеть не могу, когда меня лягают. Кроме того, у козочки длинные рога и, насколько я могу судить, довольно зубов. Так просто к ней не подберешься. Предлагаю вот что: одна из нас повалит старушку наземь и придержит, а другая будет ее доить. – Склонив набок хорошенькую головку, Кейт поглядела на козу. Та стояла, широко расставив ноги и зорко поблескивая желтыми дьявольскими глазами.
– Как ты думаешь, – спросила Кейт, – молоко пойдет, если доить ее лежа?
– В Миссури мне доводилось доить коров, но никогда и в голову не приходило укладывать их на бок. Впрочем, я не думаю, что это хорошая мысль. Может, нам попробовать подступиться к ней с лаской?
– Лаской? Да ты посмотри только на эту бесовскую морду! – Кейт шагнула к козе, и та с угрюмой решимостью воззрилась на свою мучительницу. Женщина со вздохом отступила.
– Ну, ладно, – сказала она, – я попробую повалить ее наземь, а ты будешь доить, хорошо?
И, не дожидаясь ответа, одним прыжком метнулась к козе и крепко ухватила ее за шею. Животное, захваченное врасплох, повалилось на бок.
– Неси ведро! – крикнула Кейт, тяжело дыша. – Теперь-то она будет лапочкой, вот увидишь!
Тресси разразилась неудержимым хохотом. Нелепая поза Кейт, раскрасневшейся от усилий, отчаянное блеянье поверженной козы – все это было так забавно, что от смеха она и пальцем не могла шевельнуть.
– Дорогие дамы, – произнес за ее спиной незаметно подошедший сэр Гарри, – осмелюсь предположить, что, если б вы чем-нибудь угостили эту бедняжку, она с превеликой охотой поделилась бы с вами молочком.
Дивясь, как ей самой не пришло это в голову, Тресси обернулась и увидела, что дородный джентльмен протягивает ей миску с сушеной кукурузой.
– Да что ж вы стоите? – взвизгнула Кейт, изо всех сил удерживавшая козу. – Она же сейчас вырвется… Ой!
С выпученными глазами несчастное животное пыталось подняться на ноги и даже принять угрожающую позу.
– Отпусти ее, Кейт! – крикнула Тресси. – Ты же ее задушишь!
– С великой радостью! – огрызнулась та и разжала руки.
Коза шлепнулась на зад, но тут же вскочила и, шатаясь, воззрилась на своих врагов полным ненависти взглядом. Она издала пронзительный вопль, и тот, кто не видел этой сцены, вовек бы не догадался, что этот звук издала обыкновенная коза.
– Успокойся, дорогуша, все в порядке, – проворковала Тресси, протягивая козе миску с кукурузой.
Косясь золотым глазом на Кейт, которую явно считала главной причиной своих мучений, козочка потянулась к миске. Едва она распробовала кукурузу, как все было прощено и забыто, и Тресси без
Калеб все это время крепко спал, и как выяснилось позднее, вовсе не был в восторге от их подвига. Покуда Кейт отошла умыться после борцовских упражнений с козой, Тресси уселась в тенечке, на камне, чтобы покормить малыша.
Прежде всего она распеленала Калеба. От жары у бедняжки появилась сыпь – пусть его обдует свежим ветерком. С чувством законной гордости Тресси поднесла к его губам бутылочку с козьим молоком. Отсутствием аппетита Калеб никогда не страдал и вначале принялся жадно сосать, но вдруг его личико с отвращением сморщилось, и он выплюнул соску.
– Ну же, маленький мой, ешь, это вкусно, – уговаривала Тресси, но Калеб громко, возмущенно заревел.
Девушка наклонилась к нему, ласково напевая всякие милые глупости. Чистый юный голос ее звенел в горном воздухе, словно колокольчик. Калеб стих и внимательно смотрел на приемную маму. Какой он славный! Тресси кончиком пальца провела по его крохотному лбу. И до чего же похож на Рида. «Индейская кровь, вот и все», – трезво напомнила себе девушка, но все же продолжала смотреть на мальчика, без труда отыскивая в его чертах сходство с любимым мужчиной.
Напевая колыбельную, Тресси вдруг припомнила собственное детство. Калеб зажмурил глазки, блаженно приоткрыв ротик. Девушка сунула ему соску, и он начал сосать, не открывая глаз. Мысли Тресси были за много миль отсюда, в бревенчатой хижине посреди Озаркских лесов в Миссури. Она баюкала малыша, и предзакатное солнце играло язычками пламени в ее рыжих волосах. Тресси думала о маме и о своих детских годах – таких недолгих и трудных. Эти воспоминания останутся с ней навсегда, и когда-нибудь она поделится ими с Калебом.
В эти краткие минуты отдыха она думала не о предательстве отца и не о бегстве Рида Бэннона. Мамы, родной и единственно близкой, давно уже нет в живых, но материнская нежность, которой она так щедро одарила Тресси в детстве, сейчас переполняла сердце девушки, передаваясь и крохотному малышу-индейцу. «Иные связи, – думала Тресси, – никогда не рвутся, а значит, они прочны, как сама земля. Неизменны, незыблемы, словно горы, деревья, реки, вода. Постоянны, как сама вечность».
– Я люблю тебя, Калеб, – прошептала она, целуя нежную теплую щечку… и с изумлением увидела, что на крохотное личико упала слеза. Ее слеза. В кои-то веки Тресси плакала не от горести, а от счастья, и как же сладки казались ей эти слезы!
– Я люблю тебя, Калеб, люблю, – повторяла она, будто все еще пела колыбельную.
Старательский поселок Вирджиния переживал эпоху наивысшего взлета, какой только может случиться с подобным поселением. Клич «Золото!» эхом прокатился в горах, тянувшихся от самой Калифорнии, и пронесся вихрем вниз, в долины. Город Вирджиния стал вторым Комстоком, превзойдя размахом даже знаменитую золотую лихорадку сорок девятого года. Стойкий человек, не боящийся тяжелого труда, мог бы за ближайшие годы сколотить здесь недурное состояние.