Ангел Рейха
Шрифт:
Он лишился дара речи. От удивления его лицо стало совершенно бессмысленным. Потом на нем появилось такое страшное выражение холодного гнева, что я впервые за все время нашего разговора по-настоящему испугалась.
– Ты написала письмо с согласием поступить на работу и таким образом поставила крест на своей учебе, не посоветовавшись со мной? Даже не известив меня о полученном предложении?
– Да.
– Могу я поинтересоваться, что заставило тебя поступить так?
– Я
– Ты думаешь, что можешь идти против моей воли?
И, когда отец сказал это, что-то произошло. Где-то в глубине моей души. Кто-то рассмеялся.
Я опустила глаза, чтобы отец ничего не заметил.
– Ты должна написать еще одно письмо, с отказом. Вежливым, разумеется.
– Нет.
– Прошу прощения? – мгновение спустя сказал он.
– Нет.
– Фредерика, с детскими играми покончено. Ты напишешь письмо.
– Нет, – сказала я.
Я почувствовала мощный, направленный на меня удар железной воли. Мне казалось, он сокрушит меня. Собрав все свои силы, я его отразила.
Потом все закончилось.
– Все ясно, – произнес отец отчужденным холодным голосом, словно раз и навсегда отрекаясь от меня.
Теперь оставалось обговорить только детали.
– Не стану делать вид, будто понимаю, почему ты так поступаешь, – сказал он. – И не думаю, что ты станешь просить моего благословения. Что касается денег, потраченных на твое обучение…
– Я все верну, – сказала я. – Как только стану зарабатывать.
Меня всегда жутко тяготила финансовая зависимость от отца.
– Наверное, мне следовало прислушаться к мнению своих пациентов, – сказал он. – Они все считают, что давать образование женщинам бесполезно.
Я услышала свой крик. Я вопила что-то насчет того, что хочу жить своей жизнью, а он мне только мешает.
Потом наступила тишина; в кабинете все еще звенело эхо моего голоса.
Отец подошел к двери, молча открыл ее и знаком велел мне удалиться.
Страшно жаль, что он повел себя так, думала я на следующий день, шагая по холмам с рюкзаком за спиной. Мне бы хотелось, чтобы он порадовался вместе со мной. Но я знала: любое мое осуществившееся желание пойдет вразрез с желаниями отца.
Я уже отметала все эти мысли в сторону.
Теперь моя жизнь только начинается. Я использую представившуюся мне возможность на все сто. Я могу летать на чем угодно. И я готова летать на чем угодно. И ничто не остановит меня. Богом клянусь.
Глава шестая
Эрнст часто бывал в США. Он ездил туда при каждом удобном случае – по делам, под любым другим предлогом. Ему нравилась Америка. На одном авиашоу там он увидел нечто такое, что перевернуло его жизнь.
Крохотная блестящая точка в ясном небе начала увеличиваться. Она увеличивалась на удивление быстро. Самолет находился
Он побежал. Он прекрасно сознавал, что именно увидел сейчас, но всегда считал, что такое невозможно. Это было пикирование с работающим мотором. То есть пилот вводил машину в вертикальное пике, не сбавляя скорости. От нагрузок, действующих на машину при выходе из пике, запросто могли отвалиться крылья или хвостовое оперение. На бегу Эрнст осознал, что должен добежать до самолета первым, что со всех сторон поля к машине несутся люди, которые утянут у него секрет из-под носа. Задыхаясь, он достиг огороженного места, протолкался сквозь толпу и помахал своим пропуском перед лицом охранника. Он догнал пилота, который шагал к ангару, на ходу расстегивая ремешок шлемофона.
– Я Эрнст Удет. – У Эрнста сердце выпрыгивало из груди. – Я только что видел…
Пилот остановился. Эрнст никогда не знал, говорит его имя кому-нибудь что-нибудь или нет. Выросло новое поколение пилотов, и подвиги мировой войны для них являлись делами давно забытых дней.
– Вы Эрнст Удет? С ума сойти! – воскликнул пилот.
Они обменялись рукопожатием и взглядами. Пилот повернулся и провел Эрнста обратно к самолету. Это был маленький, непритязательный на вид биплан. Вокруг него копошились механики.
– Как он называется? – спросил Эрнст.
– «Кертис-хок». Хотите посидеть в кабине?
Эрнст не просто посидел в кабине. На следующий день он полетел. Пилот гордился своим самолетом и страстно хотел продемонстрировать все возможности машины. Высокий парень, постоянно жевавший жвачку, с открытым (как у всех американцев) лицом. Он объяснил Эрнсту, что и как, хлопнул ладонью по фюзеляжу, словно говоря «удачи тебе», и пошел прочь по стриженой траве.
Эрнст описал несколько кругов над аэродромом, приноровляясь к управлению, а потом поднялся на четыре тысячи метров и спикировал.
В первые же секунды он понял, что в его жизнь вошло нечто новое и что он давно этого ждал. Кровь ударила ему в голову, когда «кертис-хок» стал камнем падать вниз, в висках запульсировало в такт мерным завываниям двигателя, и в ушах проснулась давно забытая боль от поврежденного еще во время войны слухового нерва. Но все его существо пело, когда он несся вниз в ураганных потоках воздуха; все его существо пело, когда он стремительно летел к земле. Он завопил от восторга. Он чувствовал себя матадором, королем; он снова чувствовал себя летчиком-истребителем.