Ангел Рейха

Мейсон Анита

Я слушала прозрачную музыку Баха.

– А основополагающий принцип, реальный и неизменный, – ты нашел его? – спросила я.

– Да, – ответил он. – Он настолько прочен, что на нем можно построить новый мир. Он истинен. Да, я нашел его.

– И что за принцип?

– Расовое превосходство, – сказал Дитер.

Дела у меня складывались хорошо. Я проработала в институте четыре месяца, когда освободилось место летчика-испытателя в конструкторском отделе.

Я подала заявление о приеме на вакантную должность. По институту пробежал удивленный

гул.

Со мной провели собеседование директор, замдиректора и старший летчик-испытатель. Меня спросили, понимаю ли я, насколько опасны испытательные полеты по своей сути. Я ответила, что, чем лучше пилот, тем меньше опасность. Да, сказали они, но на каком основании я считаю себя пригодной к подобной работе?

У меня не было ответа на этот вопрос – лишь самонадеянная уверенность в своих силах.

– Испытайте меня, – сказала я. – Нет такого планера, на котором я не умела бы летать, по крайней мере, не хуже любого мужчины.

Они посмотрели на меня, словно забавляясь и удивляясь одновременно. «Если она столь высокого мнения о себе, значит, у нее есть причины», – читалось на их лицах; и они утвердили мою кандидатуру.

Я написала об этом родителям. По обыкновению, мне ответила мама. Отец никогда не писал мне.

Мне дали испытывать гидропланер. Это была великолепнейшая из машин, когда-либо поднимавшихся в воздух, но она никак не хотела отрываться от воды. Она взлетала, только когда ее тянул на буксире быстроходный катер. Таким образом, она становилась самым дорогим в мире планером, и никто толком не понимал, для каких целей она предназначена. Разработку гидропланера прекратили.

Примерно в то время Уби покинул институт. Директор наконец принял решение – или за него приняли решение в министерстве.

Уби отправили во франкфуртский зоопарк. Говорили, поймать его оказалось нетрудно: сын садовника сделал это с помощью кроличьей тушки. Я видела, как гриф уезжал. Он неподвижно стоял, широко расставив ноги, посередине клетки, которую погружали в институтский автофургон.

Дармштадтский аэродром граничил с фермой. Однажды утром, ожидая, когда небо очистится от низких облаков, я завязала разговор с молодым работником фермы, находившимся по другую сторону ворот. Мы говорили о картофеле. Он многое знал о нем. Он рассказал мне вещи, о которых я не имела понятия: если картошку посадить вовремя, урожай можно собирать два раза в год; существуют десятки сортов картофеля; если между картофельными грядками посадить кабачки, обе культуры выиграют от такого соседства; если удобрить землю слишком поздно, навозные черви съедят молодую картошку – и еще много чего.

Я увидела, как мотоцикл Дитера заворачивает на площадку за ангарами. Он припарковал машину и направился к нам. С мрачным лицом.

– Что здесь происходит? – осведомился он суровым тоном полицейского – или моего отца.

Я изумленно взглянула на него и сказала:

– Мы разговариваем о картофеле.

– О картофеле? – переспросил Дитер с таким видом, словно речь шла о какой-то мерзости.

Паренек повернулся и двинулся прочь, решив, что с него довольно. Дитер остановил его.

– Как

тебя зовут?

– Альфред.

– Твой хозяин знает, что ты тратишь свое рабочее время на разговоры с молодыми женщинами, Альфред?

– Дитер! – возмущенно воскликнула я.

– Я ничего такого не сделал, – сказал паренек. – Фройляйн пожелала мне доброго утра, я остановился, и мы немного поболтали. Ничего такого. Мы просто разговаривали о картофеле.

– А известно ли тебе, – с негодованием спросил Дитер, – что сельское хозяйство Рейха в кризисе из-за нехватки рабочей силы? Что лучшие умы страны ломают голову, как справиться с уменьшением населения в сельских районах, которое тормозит производство продуктов питания? И ты растрачиваешь свое время на пустую болтовню?

Паренек покраснел и сказал:

– Про это я ничего не знаю. Но я знаю, что зарабатываю свои деньги тяжелым трудом.

Он повернулся и неторопливо пошел прочь по полю.

Я тоже пошла прочь. Я направилась в ангар и там нашла себе какое-то дело. И до конца дня избегала Дитера.

На следующее утро он поймал меня в коридоре, когда я шла с инструктивного совещания.

– Фредди! Ты куда-то пропала вчера…

Я повернулась к нему.

– Ты вообще отдаешь себе отчет в своих действиях? Мы мило болтали, а ты набросился на нас, как разъяренный бык.

Он явно чувствовал себя неловко.

– Ну, вероятно, я отреагировал слишком резко.

– Отреагировал на что? Тот бедный парень…

– Деревенщина.

Памятуя о рабочем происхождении самого Дитера, я с трудом поверила своим ушам. Я посмотрела на значок у него на груди.

– Я думала, ты принадлежишь к национал-социалистической партии.

Дитер покраснел.

– Он попусту тратил время своего работодателя.

– Не надо высокопарных слов. В любом случае, он сказал правду: он зарабатывает свои деньги тяжелым трудом.

– Ты очень стараешься защитить его, Фредди. Похоже, ты действительно на него запала.

Ах, вот оно что. Какая я тупая. Но я думала…

– Дитер, – сказала я, – ты смешон.

Мы молча дошли до столовой. Мы взяли по чашке кофе и сели за столик у окна. Я листала журнал по планеризму.

Через несколько минут Дитер промямлил: «Извини». Он смотрел немигающим взглядом в окно, на двух механиков, ремонтировавших грузовик.

– Просто мне не понравилось, что ты с ним разговаривала, – сказал он.

– В чем дело, Дитер? Я имела полное право разговаривать с ним.

Он ничего не ответил.

– Ты хочешь сказать, что приревновал меня?

Он отпил маленький глоточек кофе.

– Да.

– Но ведь мы уже говорили на эту тему. Я думала, ты все понял. Я просто хочу оставаться твоим другом, и все. Между нами нет ничего такого, что давало бы тебе право ревновать.

Дитер избегал смотреть мне в глаза. Потом, словно преодолев некое препятствие, он вдруг сказал:

– Да, ты так говоришь. Только я не верю, что ты не испытываешь ко мне таких же чувств, какие я испытываю к тебе. Мне кажется, ты отвечаешь мне взаимностью, пусть сама не осознаешь этого. Думаю, ты скажешь мне «да» рано или поздно.