Ангел Рейха

Мейсон Анита

– Извини, Дитер.

Он опустил голову.

– Так значит «нет»?

– Нет.

– Наверное, мне не стоило заводить этот разговор, – сказал он после непродолжительного молчания. – Но я надеялся…

– Найди себе другую девушку, Дитер.

Я сказала это мягко, но глаза у него яростно сверкнули.

– Разве я не говорил, что мне не нужен никто, кроме тебя?

– Да, говорил. Это было четыре года назад.

– Четыре года ничего не значат, – сказал он. – Я не из тех мужчин, которые отступают, если женщина на протяжении четырех лет говорит «нет».

– Тогда бы будешь очень несчастен, Дитер, – сказала я.

– Ты

никогда не скажешь «да»?

Я помотала головой.

– Какой же мужчина окажется достаточно хорош для тебя? – с горечью спросил он.

– Дело не в том, кто и насколько хорош.

– Ты по-прежнему встречаешься с Эрнстом Удетом?

– Дитер, Эрнст здесь совершенно ни при чем.

– Наверное, ты держишь меня за идиота.

– Очень жаль, что ты так себя ведешь. Мы так славно проводили вечер.

– Ну да, конечно. Полагаю, ты сняла здесь квартиру, чтобы быть поближе к Эрнсту.

– Я сняла квартиру, – сказала я, – потому что собираюсь работать летчиком-испытателем в Рехлине.

– Ты?…

По глазам Дитера я поняла, что он медленно переваривает информацию.

Совершив над собой заметное усилие, он проговорил:

– Прими мои поздравления. Работать в Рехлине – большая честь. По-видимому, они очень высоко ценят тебя. Ты этого заслуживаешь. Желаю тебе всяческого успеха.

– Спасибо, Дитер. Это благородно с твоей стороны. Надеюсь… Надеюсь, наш сегодняшний разговор не повредит нашей дружбе.

– Конечно нет, – сказал он.

Я хорошо зарабатывала. Я купила машину, «опель», и прокатила на ней Эрнста. Всего один раз: он терпеть не мог, когда за рулем сидел кто-то другой.

Я перелетела через Альпы на планере. Нас было четверо из Института планеризма – первая попытка беспосадочного перелета. Все мы финишировали благополучно; пресса захлебывалась от восторга: еще один триумф германской авиации.

Ох уж эти газеты! По любому важному вопросу они неизменно выражали единодушное мнение, которое неизменно совпадало с политическим курсом правительства. Но при этом настолько умно создавалась видимость разнообразия, придумывались настолько броские заголовки, печатались настолько впечатляющие фотографии, что…

Что мы даже не замечали, как все газеты просто послушно выполняют указания министерства пропаганды?

Нет. Что нас это не волновало.

Благодаря газетам я стала значительной фигурой.

Я стала знаменитой.

Забавно, что к популярности так быстро привыкаешь. Первые несколько дней вы нервничаете и пребываете в полной растерянности. «Неужели это я?» – думаете вы, когда вас ослепляют вспышки фотокамер и репортеры стенографируют каждое самое глупое ваше высказывание, а человек, которого знает вся страна, направляется к вам навстречу с широкой улыбкой и вытянутой рукой и во всеуслышание говорит, что для него большая честь познакомиться с вами. Через неделю все это уже кажется вам вполне нормальным, а через месяц вы просто перестаете замечать происходящее.

Вы думаете, что для вас это не имеет никакого значения. Вы думаете, что вы не изменились. Ваши друзья, даже самые искренние из них, скажут вам, что вы нисколько не изменились. Но вы изменились. Вы потеряли некую важную связь со своим миром, которую до сих пор постоянно держали в руке, словно ариаднину нить. Без нее вы уже никогда не найдете пути назад.

В какой-то момент вы испытываете боль. В момент,

когда сознаете, что ваша популярность стала для вас помехой в деятельности, благодаря которой вы прославились. Внезапно вы понимаете, что у вас не остается права на неудачу. Ваше первоначальное, ничем не замутненное отношение к своему делу уничтожено. Вам приходится создавать новое.

Вы никогда уже не восстановите прежнего отношения. Теперь, чтобы достичь поставленных перед вами целей, вам необходимо новое, тщательно выпестованное отношение, предполагающее вашу безусловную способность выполнять свою работу на все сто. Но вы тоскуете о своем прежнем отношении к любимому делу, утраченном отныне и навсегда.

Кроме того, существует щекотливый вопрос вашего отношения к себе. Слава – наркотик. Для поддержания самооценки на высоком уровне вам требуются постоянные дозы внимания. Сознавать это неприятно (на самом деле вы это отрицаете), но истинное положение вещей вы вдруг понимаете в один прекрасный день, когда встречаетесь с человеком, который не читал газет и понятия не имеет, кто вы такой.

Отсюда можно сделать вывод, что вам нравится внимание прессы к вашей особе. Но это необязательно так.

Я разговаривала с Эрнстом о феномене популярности. В конце концов, уж он-то должен был знать. И именно он нес ответственность за то, что ситуация обострилась до такой степени. Когда я только начинала летать, моя фотография время от времени появлялась в спортивных или центральных газетах. Но когда я стала работать в Рехлине, журналисты так и ухватились за этот материал. Я изо всех сил старалась держаться подальше от прессы – в сложившихся обстоятельствах у меня и без того хватало проблем, – но моя известность носила сугубо личностный характер, не оставлявший мне возможности держаться в тени. Для этого имелись основания. Чем более секретной работой я занималась (а в Рехлине любая работа была секреткой по определению), тем больше внимание прессы сосредоточивалось на мне.

– Ты должна стать своего рода актером, – сказал Эрнст. – Ты играешь роль самой себя. Все знают, что на самом деле это не ты, а тень или отражение твоей личности, но нужно сохранять видимость, будто это ты. Главное здесь – постоянно помнить о разнице между ролью и реальным человеком. Если ты правильно выстроишь свой образ, ты сможешь спокойно жить своей жизнью, скрываясь за ним.

Это был умный совет. Трудность состояла в том, что мне никогда не удавалось правильно выстроить свой образ. Я не имела над ним никакой власти. Конечно, не имела, скажете вы: в каком обществе, собственно говоря, я жила? Но тем не менее я чувствовала, что газеты искажают истинный образ Эрнста гораздо меньше, чем мой.

Но, с другой стороны, чего еще я могла ожидать? Я занималась делом, которым по всем правилам не могла заниматься. Мою исключительность требовалось как-то объяснить, в доступной пониманию форме. Поэтому они превратили меня в героиню Рейха. Конечно, им это было выгодно. Очень выгодно.

И разве мне… пусть это тяжело, пусть усложняет ситуацию, пусть даже является обманом чистой воды… разве мне не нравилось быть человеком известным?

Нравилось.

Я понимала, что это только ухудшит мои отношения с отцом. Ему с самого начала страшно не нравилось, что я привлекаю к себе внимание прессы: он считал известность вещью дешевой и вульгарной. Но почему-то я не ожидала от него столь резкой реакции на происходящее.