Ангел широкоплечий

Хотилов Владимир

И лагерную, бэушную одежду, и эту грубую обувку теперь ему предстояло носить до освобождения, но не так уж долго – всего-то четыре месяца с хвостиком!.. И Анфимыч, в силу своего неунывающего нрава, посчитал всё это за мелочи лагерной жизни, кроме фуражки «полицайки», которую почему-то сразу же невзлюбил и упорно ходил по зоне с непокрытой головой, блестя загорелой лысиной.

В бараке, особенно, в своей секции, весёлый и общительный Анфимыч прижился сразу. Его зауважали не только за солидный возраст и умение травить анекдоты и байки, но ещё больше за боевой, настырный характер, проявленный в истории с почтовой посылкой, которую отравила ему на зону жена.

Посылка с передачей

жены до него по непонятным причинам так и не дошла, но злополучная её судьба, а самое главное активность Анфимыча в этой истории вскоре стали достоянием всей зоны. Сначала Анфимыч проел плешь на головах отрядного и замполита зоны по поводу своей посылки, а затем добрался до самого Хозяина – начальника колонии, бывшего фронтовика и полного кавалера ордена Славы всех степеней.

Анфимыч с Хозяином, как настоящие фронтовики, быстро подружились. И начальник колонии пообещал ему, что доведёт странную историю с пропажей посылки до победного конца. Однако дело с посылкой почему-то застопорилось и отрядный с замполитом уже шарахались от Анфимыча, как от прокажённого, избегая настойчивого зэка-фронтовика. Да и сам Хозяин по этой же причине не стремился теперь попадаться ему на глаза.

На зоне, после вечернего туалета, Анфимыч обычно надевал футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, думал о своей жене и вспоминал прошлое. А думать ему было больше не о ком, поскольку остались они с ней одни… Жену подростком в войну фашисты угнали в Германию на подневольные работы. По возвращению на родину она ещё некоторое время провела в трудовых лагерях для перемещённых лиц, а после всех этих странствий и напастей, чем-то переболев по бабий части, потеряла способность к деторождению.

Об этом, как об окончательном приговоре, они узнали пять лет спустя после женитьбы, и были страшно огорчены, но страдала от этого, разумеется, больше всего Ксения – жена Анфимыча.

Мать Анфимыча к тому времени умерла, а старшая сестра, потерявшая на фронте мужа, успела нарожать ему детей до войны и теперь изредка ворчала: «Ксению твою, видать, в девках ещё сглазили или порчу на неё каку наслали…»

Анфимыч отмалчивался, но с годами всё более и более ощущал некую пустоту в их семейной жизни, однако виду не показывал, разговоры на эту тему не заводил и Ксению ни в чём не упрекал.

Оказавшись нынче вдали от дома, Анфимыч, как бывалый человек, чтоб скрасить унылые лагерные вечера, травил перед отбоем в своей барачной секции анекдоты, а порою забавно рассказывал правдоподобные байки из собственной жизни.

– Утром встречаю Петьку Смирнова – гляжу, а у него синяк здоровый под глазом!.. Да и вид – не то смурной, не то будто обиженный! – рассказывал Анфимыч одну такую историю своим молодым соседям. – «В чём дело?!» – спрашиваю его, а Петька от меня лицо воротит и заявляет: «Я с тобой больше пить не буду!» – «Отчего, Петруха?!» – удивляюсь я, а сам после вчерашнего ничего не могу вспомнить. «Когда мы дома у тебя выпивали, плохо с тобой стало – я обеспокоился, уложил тебя на диван, наклонился и стал спрашивать, что случилось… А ты вместо слов промычал что-то и ногой меня лягнул – прямо в лицо!.. Затем вскочил с безумными глазами и швыряться стал, чем попало… И табуретку запустил в меня – едва увернулся!.. Хорошо, что Ксюша вовремя пришла и успокоила тебя – пса бешеного!» – рассказывает мне Петька, а я мозгами раскинул, памятью напрягся… Помню – где-то залёг, в окопе, что ли?!.. А потом привиделось, будто фрицы меня окружают… Один в каске, мордатый такой, совсем близко подполз, наклонился ко мне и что-то лопочет по-ихнему. Ну, я и врезал ему ногой, что было мочи, а потом, не знай, откуда силы взялись – вскочил и стал гранаты метать по ненавистным

фрицам!.. Во, что бывает… И не помнишь, что в пьяной горячке творил!.. Рассказал всё это Петьке – гляжу, а он не верит – ещё с большей опаской на меня зырит и говорит: «Всё равно с тобой больше пить не буду!» – «Вот и хорошо – нам больше достанется», – отвечаю ему. С тех пор Петьку Смирнова, как отрезало, и больше он ни разу со мной не выпивал, аж до самой своей смерти!.. Вот такая, брат, бывает горячка… с последствиями.

Кто-то из ребят помоложе просил Анфимыча:

– Ты про фронт, Анфимыч, про войну лучше что-нибудь страви!

Анфимыч задумывался, а потом отвечал:

– Война – это не байки, там людей каждый день убивают!

– Тебя ж не убили – живой!.. И байки ловко плетёшь! – возражал кто-то с подвохом.

– А потому живой, что со смертью дружил! – отшучивался Анфимыч.

– Как это?!.. Как?! – раздавались голоса.

– Просто… Проще пареной репы! – улыбался Анфимыч. – К земле надо чаще прижиматься, как к родной бабе!.. И во время окапываться!.. А время нет – залягай в свежую воронку – точняк пронесёт!.. И не высовывайся, почем зря!.. А я к тому ж росточком мал был – мишень неприметная… Вот и вся премудрость!

– У нас Хозяин, во какой дылда!.. А уцелел и в орденах, говорят, ходит! – вспоминал кто-то начальника колонии.

– Хозяин в разведроте служил – там отношения со смертушкой особые, – со знанием дела пояснял Анфимыч и добавлял на полном серьёзе:

– Хозяин у нас фартовый и мужик, вообще-то, геройский!

Соседи с Анфимычем молчаливо соглашались – в бараке хвалить или ругать Хозяина было не принято. Перед отбоем каждый думал о своём, что было ему ближе, а обсуждать военное прошлое Хозяина и его фартовость никто не хотел.

Однако в промзоне, на новом производственном корпусе, где Анфимыч работал в строительной бригаде, его дружеские отношения с Хозяином использовались в общественно-корыстных целях.

После обеда работать зэкам не хотелось и чтобы продлить послеобеденный перекур с большим кайфом, бригада почти в полном составе забиралась на крышу новостройки.

Иногда на территории промзоны появлялась крупная и приметная ещё издали фигура начальника колонии в простеньком льняном костюме и кепке. Хозяин по фронтовой привычке шёл, пригнувшись, быстрыми, широкими шагами, будто двигался по простреливаемой местности.

Его сразу кто-нибудь замечал и раздавался тревожный голос:

– Анфимыч, Хозяин на горизонте – отвадь бугая!

Анфимыч вставал до приближения Хозяина, подходил к краю крыши и почти кричал, обращаясь к нему:

– Гражданин начальник!.. Осуждённый Анфимов… Разрешите обратиться?! – у тут же, не дожидаясь никакого разрешения, продолжал кричать вопрошающе-жалобным голосом. – Как там мои дела с посылкой, а?!.. Что-нибудь прояснилось, гражданин начальник?

Хозяин резко оборачивался на голос Анфимыча и, застыв от неожиданности в полусогнутом виде, какое-время соображал, но не найдя подходящих слов, лишь отмахивался своей ручищей от настырного зэка, мол помню, не забыл и сделаю, что обещал.

– Хорошо, гражданин начальник… Хорошо! – бодрым голосом говорил Анфимыч, однако не успокаивался и продолжал орать:

– Скоро срок кончается, а я положенную посылку до сих пор не получил!.. Я, гражданин начальник, её так не дождусь…

– Получишь, Анфимов… получишь! – хрипло отвечал ему Хозяин и, махнув от отчаяния в последний раз рукой, неожиданно устремлялся быстрым шагом в противоположную от новостройки сторону.

На этом эпизодическая роль Анфимыча, как пугало для Хозяина, завершалась и довольные зэки спокойно продолжали большой, послеобеденный перекур с дремотой.