Ангел широкоплечий
Шрифт:
Благополучно покинув в нужное время лоно матери и не причинив ей, по собственным её словам, тяжелых физических страданий при своём появление в этом мире, уже потом, всего три месяца спустя, ты чуть было не погиб… Но тебе повезло – ты выжил и теперь, вернувшись с того света, как бы доживал вновь обретённую жизнь.
Видимо, такая краткосрочная командировка всё-таки отразилась на тебе каким-то образом и все последующие за этим жизненные события только подтверждали это гипотезу.
До двадцати пяти, без полного осознания причин и последствий, ты ещё мог с кем-нибудь подраться, поэтому чувствовал себя мальчишкой. Затем,
Иногда что-то судорожно дергалось в разных частях твоего изношенного тела. Однажды что-то подобное произошло в твоей черепной коробке: она сильно содрогнулась, в ней что-то просело, а вслед за этим, как за неким тектоническим сдвигом в стареющих мозгах, ты начал осознавать, что превращаешься… в Диогена.
Шли месяцы, но это всё не проходило и до тебя, наконец-то, дошло, что ты, скорее всего, останешься с этим мироощущением до конца своей жизни… В чудесное переселение душ, в эту самую реинкарнацию, ты, конечно, не верил, но, по-научному, вполне допускал, что на самом деле мог бы оказаться очень отдалённым потомком Диогена, живущим в приватизированной бочке из силикатного кирпича.
Необычное состояние души тянуло в мечтательное детство, когда тебе часто чудилось, будто в какой-то прошлой жизни ты жил в просмоленной бочке на берегу красивой, морской лагуны. Теперь, с годами, эта картина, как на полотнах Гогена, становилась всё более живописной… Вокруг тебя хороводом проплывали обнажённые, смуглые прелестницы в набедренных повязках, сверкая карими очами и белозубыми улыбками. Слышались их поющие голоса, завораживающие тебя, а сквозь сладкое, убаюкивающее песнопение доносился соленый запах моря…
– Диоген… Гоген… – шептал ты, посмеиваясь над собой. – А, может, это просто ген, засевший во мне и устремлённый в рай?
Детские мечты уже позабылись, но физиком или лириком ты точно быть не хотел, скорее, как многие, артистом или футболистом, однако оказался обычным инженером – собирался делать что-то реальное и полезное не только для себя, как некоторые предприимчивые сограждане.
До сорока лет, порою, мучили сомнения: «Что ж всё-таки хочет моя душа?.. Этого ли я желал?!»
Потом вдруг наступило некое прозрение и ты неожиданно понял, что всю жизнь желал лишь одного: просто быть свободным человеком – и всё!.. Ни больше, ни меньше… Удивившись, ты словно опьянел от столь лаконичного и простого по сути ответа, который искал многие годы. И вслед за просветлением, трезвея, согласился с самим собой, что почти ничего не сделал для этого в жизни… Но ты лишь немного устыдился этому, не упрекая, не оправдывая себя.
Теперь-то ты понимал, что свобода, вернее, её зародыш, прежде всего, внутри тебя. Он либо есть, либо его нет… И дух свободы надо вынашивать, как дитя, всю жизнь, и наращивать в себе этот мятежный дух, как мускулатуру, как мышечную массу, каждый день этой жизни. А улавливать ветры перемен в передовицах самой главной газеты страны и в речах из уст её первых лиц – удел слабаков и проходимцев.
Когда в тебе проснулся Диоген и задули эти самые ветры, ты зачитывался газетами и журналами. Но эта привычка за годы безвременья исчезла – нынче ты довольствовался интернетом, а ещё иногда пролистывал
Там попадались заметки, которые тебя забавляли.
Кто-то жаловался: «В городе засилье бабочек… кто-нибудь с ними борется?»
Кто-то планировал на месте городского туалета строить храм… Одни выражали согласие, другие возражали и требовали чуть ли не референдума.
Одних возмущало, почему не косят одуванчики, от которых много пуха, а других беспокоило, что их дети не могут играть в песочнице, так как кошки устроили там туалет… Однажды весной ты прочитал, что на оттаявшем склоне, недалеко от нового торгового центра, дети нашли труп крокодила.
Газета писала, что рептилию могли подкинуть гастролирующие циркачи или местные олигархи. Соображения о смерти крокодила были разные.
– Животное подброшено мёртвым, – посчитал ветеринар. – Мы отвезли тело в трупосборочный пункт… Позже его утилизируют.
Где находится пункт со странным названием, ты не знал, но местность, описанная в истории с крокодилом, была знакома тебе досконально. Долгие годы ты пересекал её по пути из дома на работу и обратно. Именно здесь, на асфальтированных дорожках, тебя стали обгонять молодые люди, и ты впервые почувствовал себя уже немолодым… В общем, крокодильчик оказался ни мультяшным, ни киношным, а самым настоящим, правда, весьма скромных размеров, но, к сожалению, уже неживым.
Про циркачей всё было ясно, а вот почему местные олигархи держат крокодилов? – узнать об этом не представлялось возможности. Просто у тебя не нашлось подходящих знакомых, поэтому оставалось лишь гадать.
– Братья по классу… и виду, наверное, – мрачно шутил ты про крокодилов с олигархами, позабыв про циркачей.
Местность, где нашли дохлого крокодила, была в прошлом приметной: рядом с рекой царственно шумели вековые, могучие дубравы… Но потом появились двуногие и эти… жуки-короеды. В общем, от дубрав остались лишь воспоминания. И ныне к берегу сиротливо прижимались лишь рощицы смешанного леса, мелколесье да отдельные, ещё уцелевшие дубы.
Земля не пустовала – многие года её нещадно похабили карьерами. Из них, по узкоколейке, вывозили вагонетками глину на кирпичный завод. Когда она кончилась, землю перестали насиловать; про неё забыли и местность постепенно начала оживать. Заброшенные карьеры вздохнули от облегчения жизни, обросли кустарником, деревцами и уже не казались такими безобразными, как раньше. А в одном из них, более живописном, чем остальные, за счет грунтовых вод и родников образовалось озерцо.
…Ты купался в нём вместе с пацанами со своей улицы. В середине озерка находился крохотный островок с изумительно белым песком, сквозь который кое-где прорастала зелень.
Окружающий пейзаж, этот островок с белым песком, синеватая гладь озерка, увлекали тебе в детские мечты, в которых грезилась изумрудная морская лагуна… И ты, представляя себя на сказочном берегу райского острова, нежился под щедрым солнышком и наслаждался бесконечной свободой…
Вспоминая про озерко, ты подумал, что хозяева крокодильчика скромных размеров, возможно, называли его ласково Генусей, Генчиком, а, может, уважительно дядей Геной или Геннадием Иванычем. И если крокодильчик, рассуждал ты, попал бы в это озерко живёхоньким, то в этом случае наделал шума гораздо больше, чем сейчас, будучи найденным поблизости с ним и уже бездыханным.